Поломка - стр. 11

Катя побледнела, присела на приступок у печи и прошептала:

– Максим Григорьевич, за какой-такой замуж, у меня приданного нет, оно все на мне.

Максим нервно теребя шапку в руках, срывающимся голосом проговорил:

– Не беспокойся, прикупимся, а что доброе – можешь после Евгении поносить, не от заразы она умерла, а при родах.

Катерина упросила, чтобы свадьбу сыграли как у всех, чтобы было, что в старости вспомнить и внукам рассказать. Зажили дружно, оба с благоговеньем и радостью друг к другу.

От Евгении осталось двое детей – Павел и Анна. Максим замечал, что к падчерице своей Катерина относилась с любовью и заботой, обращалась ласковее, чем со своими родными детьми. Сама познала сиротское горе. В 1912 году у них родился общий сын, назвали Михаилом, в 1917 – дочь Татьяна, а в 1922 – еще один сын Анатолий. Из девяти детей до совершеннолетия дожили четверо. Павел подрастал, окончил четыре класса в селе Григорьевском. Душа у него к сельскому хозяйству не лежала, он то устраивался работать на завод в Нытве, то возвращался домой. Никак не мог найти свое место, Хотя Екатерина и к Павлу была внимательна, но для него это была чужая женщина, на десяток годов его постарше.

По вечерам Мокинские мужики собирались у Максима, спорили до первых петухов. Сходились в одном – так дальше продолжаться не может: жить веками на земле и не считать ее своей. Земля была как мачеха. Своя не и не своя. Чужая. Строгановская. Надоели частые переделы. Решили: «Кто на земле работает и ее облагораживает, тому она должна принадлежать». Когда в Петрограде совершилась революция, толком в деревне не знали, что это такое, но когда, Максим привез из Нытвы газету с декретом о власти, земле и мире – селяне согласились, поддержали, что это правильно, давно надо было сбрасывать царя и убирать помещичье правительство.

В ноябре советская власть пришла в Пермь. В селе создали дружину по поддержанию новой власти. Павел один из первых записался в нее. Когда осенью 1918 года Пермь захватили колчаковцы, Павлу пришлось скрываться в лесах за Северной. При прибытии в город путиловского полка, он напросился, чтобы приняли его. Сначала отказали по молодости, но Павел обегал все начальство, вплоть до комиссара полка, который дал добро, учитывая, что Павел шустр, вынослив, высок, хорошо знает прикамскую местность. Когда Максим узнал, что сын подался в путиловский отряд, разыскал его. Хотел вернуть домой, но Павел категорически отказался. Максим, боясь за сына, остался с ним в отряде. Через неделю с нарочным сообщили, что в селе от тифа умер отец. Максим в тот же день уехал, наказывая командиру отряда, чтобы уберегал Павла, предупредил, что характер у него взрывной и бесшабашный.

Прибыв в село, Максим ужаснулся, полдеревни болело, некоторые дома стояли с заколоченными окнами. Вымирали семьями. Хоронить было некому. Жена и дети лежали пластами, бредили. Он натащил в дом вереса, давай домашних отпаивать настоем полыни. Чуть-чуть оклемались. Максим собрал переболевших мужиков, вместе за селом устроили кладбище. Хоронили по два-три человека в могилы. Рыть ямы сил не было. Не прошло и недели, как случилась новая беда. Сообщили, что под Куигуром погиб Павел. Горе придавило Максима. Умер отец, погиб сын, поумирали от тифа малые братья, сестры, тетки, дядья, племянники. Но надо было жить и растить детей. Михаилу было шесть лет. Татьяне всего годик. Жена после тифа была слаба, ее качало. Хозяйство требовало ухода, к тому же в 1918 году продотряды забирал хлеб под чистую, выгребая все из амбаров и сусеков. Как тогда выжили – Максим удивлялся. Ели толченную липовую кору напополам с мякиной и лебедой. Спасал огород. Максим изловчился ставить морды в Березовке, а в Поломке вентери, хотя и некрупная рыба была, но порой по ведру приносил улова. Это спасало от голода.