Полный курс русской истории Николая Карамзина в одной книге - стр. 55
Сие мнение основывается еще на любопытном свидетельстве историческом. В Бертинских Летописях, изданных Дюшеном, между случаями 839 года описывается следующее происшествие: «Греческий Император Феофил прислал Послов к Императору Франков, Людовику Благонравному, и с ними людей, которые называли себя Россами (Rhos), а Короля своего Хаканом (или Гаканом), и приезжали в Константинополь для заключения дружественного союза с Империею. Феофил в грамоте своей просил Людовика, чтобы он дал им способ безопасно возвратиться в их отечество: ибо они ехали в Константинополь чрез земли многих диких, варварских и свирепых народов: для чего Феофил не хотел снова подвергнуть их таким опасностям. Людовик, расспрашивая сих людей, узнал, что они принадлежат к народу Шведскому.
Гакан был, конечно, одним из Владетелей Швеции, разделенной тогда на маленькие области, и, сведав о славе Императора Греческого, вздумал отправить к нему Послов. Сообщим и другое мнение с его доказательствами. В Степенной Книге XVI века и в некоторых новейших летописях сказано, что Рюрик с братьями вышел из Пруссии, где издавна назывались Курский залив Русною, северный рукав Немана, или Мемеля, Руссою, окрестности же их Порусьем.
Варяги-Русь могли переселиться туда из Скандинавии, из Швеции, из самого Рослагена, согласно с известиями древнейших Летописцев Пруссии, уверяющих, что ее первобытные жители, Ульмиганы или Ульмигеры, были в гражданском состоянии образованы Скандинавскими выходцами, которые умели читать и писать. Долго обитав между Латышами, они могли разуметь язык Славянский и тем удобнее примениться к обычаям Славян Новогородских. Сим удовлетворительно изъясняется, отчего в древнем Новегороде одна из многолюднейших улиц называлась Прусскою.
Заметим также свидетельство Географа Равенского: он жил в VII веке, и пишет, что близ моря, где впадает в него река Висла, есть отечество Роксолан, думают, наших Россов, коих владение могло простираться от Курского залива до устья Вислы.
Вероятность остается вероятностию: по крайней мере знаем, что какой-то народ Шведский в 839 году, следственно, еще до пришествия Князей Варяжских в землю Новогородскую и Чудскую, именовался в Константинополе и в Германии Россами».
Итак, в 859 году на землю славян вторгаются завоеватели с севера, через два года им удается скинуть это ярмо, а в 862 году славяне вдруг почему-то сами идут на поклон к варягам и просят себе правителя. Карамзин в этом никакой логики не видел. Он предлагает не видеть этой логики и своему читателю. Если раньше славяне отлично обходились без князя, которого историк считает самодержцем, если они не желали никому подчиняться, то что же заставило их после удачного освобождения от варяжской дани пойти на поклон к варягам?
За два года, справедливо замечает Карамзин, идея самодержавного правления не может поселиться в головах, привыкших веками к народному правлению. Этого не может быть потому, что не может быть. Действительно, так быть не может. И тут бы усомниться Карамзину в достоверности сведений Нестора, ведь в прочих вопросах он сомневается, и не однажды, но… Вопрос определяющий: самодержавие для него – наилучшая модель построения государства. Монарх, который отец своим подданным, должен заботиться об их благе и определять их будущее. Вот почему на правильно заданный вопрос он дает неправильный ответ: «Историк должен по крайней мере изъявить сомнение и признать вероятною мысль некоторых ученых мужей, полагающих, что Норманы ранее 859 года брали дань с Чуди и Славян. Как Нестор мог знать годы происшествий за 200 и более лет до своего времени? Славяне, по его же известию, тогда еще не ведали употребления букв: следственно, он не имел никаких письменных памятников для нашей