Поллианна вырастает - стр. 26
Поллианна улыбнулась и одобрительно кивнула:
– Я рада, что вы так думаете. Я тоже так думаю. Быть счастливой – это гораздо веселее, правда? Кроме того, сама Библия велит нам это делать – то есть веселиться и радоваться. Она говорит нам об этом восемьсот раз! Но вы, наверное, сами знаете, где в Библии говорится про радость.
Красивая девушка отрицательно покачала головой. На ее лице появилось странное выражение.
– Нет, – ответила она сухо, – не скажу, чтобы я сейчас думала о Библии.
– Нет? Разумеется, может быть, вы и не думали, но понимаете, мой папа был священником, и он…
– Священником?
– Да. И ваш папа тоже? – воскликнула Поллианна, заметив, как изменилось выражение лица девушки.
– Д-да. – Девушка чуть заметно покраснела.
– О, и он тоже, как мой папа, ушел на небеса, чтобы быть там с Богом и ангелами?
Девушка отвернулась.
– Нет. Он живет… дома, – ответила она чуть слышно.
– Ах как вы, я думаю, рады, – вздохнула Поллианна с завистью. – Вот если бы я могла хоть раз увидеть моего папу… ведь вы видитесь с вашим папой, правда?
– Нечасто. Понимаешь, я живу здесь…
– Но вы все-таки можете увидеть его, а я моего папу – нет. Он ушел к маме и к моим братикам и сестричкам на небеса и… А у вас и мама есть… на земле?
– Д-да. – Девушка беспокойно вертелась на скамье и даже привстала раз или два, словно желая уйти.
– Ах, значит, вы можете видеть их обоих, – вздохнула Поллианна с выражением неописуемой тоски на лице. – Как вы, наверное, рады! Ведь никто так не заботится о нас и не уделяет нам столько внимания, как папы и мамы, правда? Уж я-то знаю, потому что у меня был папа… он умер, когда мне исполнилось одиннадцать. Но вместо мамы все это время у меня были дамы из благотворительного комитета, пока меня не взяла к себе тетя Полли. Дамы из комитета были очень милые… но они не могут заменить ни маму, ни даже тетю Полли, и…
Поллианна говорила и говорила. Тут она была в своей стихии. Она любила поговорить. И ей ни разу не пришло в голову, что есть что-либо странное, неразумное или даже не совсем приличное в таком откровенном изложении собственных мыслей или истории своей жизни совершенно незнакомому человеку на скамье в городском парке. Для нее все мужчины, женщины, дети были друзьями, будь то знакомые или незнакомые – и до сих пор она находила незнакомых ничуть не менее замечательными, чем знакомых, ведь в общении с ними всегда было что-то от тайны и приключения – пока они из незнакомых превращались в знакомых. Поэтому-то так откровенно и беседовала она с сидевшей рядом девушкой о своем отце, о жизни в далеком городке на Западе, о переезде в Вермонт, о тете Полли. Она говорила о своих старых и новых друзьях и конечно же об игре. Об игре она рассказывала почти всегда и всем, рано или поздно. Игра стала, казалось, частью самого существа Поллианны, а потому было невозможно не говорить об этом. Что же до девушки, она почти не раскрывала рта, хотя в позе ее уже не было прежней апатии. Заметная перемена произошла во всем ее облике: пылающие щеки, сдвинутые брови, беспокойный взгляд, нервно сплетаемые и расплетаемые пальцы – все свидетельствовало о внутренней борьбе. Время от времени она с тревогой поглядывала на дорожку за спиной Поллианны и вдруг, бросив очередной такой взгляд, схватила девочку за руку.