Полёт шмеля - стр. 2
Он еще беспощадней Ромки, он настоящий садист, он коварен и изощрен в своем коварстве. Он прекрасно знает, что я терпеть не могу, когда их компания называет меня Лёнчиком, а ко всему тому я старше их на добрую четверть века, какой я им «Лёнчик», но он называет меня Лёнчиком.
– Ну, что вспомнил! – хриплю я с реи на последнем издыхании.
Его комплимент мне тоже полон садистского коварства.
С той моей «Песенки стрельцов», текст которой на излете советской власти неведомыми путями попал к ним, еще совсем зеленым, и началось наше сотрудничество. Без малого двадцать лет назад. Я и сам тогда, можно сказать, был еще молодым человеком. Что там, совсем немного за сорок…
– А чего «вспомнил», – не дает мне спокойно уйти в смертельную темноту Ромка, – Савёл правильно говорит. Лучше того текста ты ничего нам больше и не дал.
Тут Савёл заступается за меня – я не успеваю прохрипеть с реи ни звука:
– Нет, Роман, не скажи. И еще отличные были тексты.
Он, кроме того, что всех в группе называет полными именами (это меня можно «Лёнчиком», автор текстов – что-то вроде раба с галер), еще старается быть как бы и справедливым.
Ромка с Маврикием мгновенно соглашаются:
– Да, ты, конечно, прав. Были.
Смешно сказать, но теряющему сознание висельнику эта предсмертная похвала доставляет удовольствие.
– Да только мои тексты и были у вас приличные.
– Да уж только твои! Как себя ценишь! – спешат повиснуть на веревке всем своим весом Ромка с Маврикием, чтобы петля на шее наконец удавила меня.
Савёл лишь усмехается. Но в усмешке его – тот же смысл, что у Ромки с Маврикием.
Оставаться в доме Савёла дальше нет никакого смысла.
– Ладно, – говорю я, поднимаясь с дивана, – не хотите – как хотите.
Меня не держат. Со мной все ясно, я свое отслужил, это их время, и пришельцы из прошлого тут не нужны.
Савёл разводит руками:
– Как хочешь, Лёнчик.
Лицо его выражает почти искреннее сожаление. Лицедей. Потому он и чиф, команданте, что лицедей. Улыбка, которой он сопровождает выражение своего лица, выпускает наружу его заячьи зубы, но если бы кто сделал заключение о его натуре по этим зубам, он бы ошибся. Савёл не заяц. Натура у него волчья. Волк-лицедей.
Ромка с Маврикием не удостаивают меня даже словом прощания. Ждут, когда я двинусь, и молчат – как до того молчал Савёл. Какое прощание со вздернутым на рее.
Савёл поднимается со своего крутящегося табурета следом за мной.
– Я тебя провожу. А то не выедешь.
Это верно, не выеду. Ворота его усадьбы сами по себе меня не выпустят. Савёл должен разрешить им распахнуться передо мной. До его дома я не имел и понятия, что бывают такие ворота – открыться-закрыться простым нажатием кнопки на пульте, словно включаешь-выключаешь, гуляешь по каналам у телевизора. Савёл не просто волк-лицедей, он хват. Суметь отхватить гектар земли в этом районе банкиров и подобных им воротил крупного бизнеса! А и не просто отхватить, но и построить дом. Никто другой из их группы не может о таком и помыслить.
Студия у Савёла в пристройке, в нее есть отдельный вход, однако пользуется он им редко, и мы идем через дом. Мы проходим столовой, гостиной, заворачиваем – и оказываемся напротив двери на кухню. Кухня ярко освещена, она так и полыхает куском солнца, словно операционная, хирургическими инструментами позвякивают крышки кастрюль, посвистывает миксер – там под руководством жены Савёла домработница готовит ужин на всю компанию. Какая бы жена у Савёла ни была, когда у него люди, все непременно будут напоены и накормлены по-царски, тут надо отдать ему должное. Он знает, через что лежит путь к человеческому сердцу. А жена у него сейчас опять новая. Как только что сошедший с монетоделающей машины рубль – так и блестит. Кажется, ей нет даже восемнадцати, и, когда стала жить у Савёла, у него были основательные неприятности с ее родителями. Которые, впрочем, он благополучно разрулил.