Покоренный ее красотой - стр. 5

– И не могла помочь. Сиднем достаточно глуп, чтобы быть принятым в Королевский медицинский колледж, что само по себе говорит о многом.

– Но вы…

– Я поступил туда исключительно из жалости к ним. – Пирс помолчал, глядя на сына Сэндиса, который выглядел хуже некуда. – Видимо, вам не пошел на пользу весь путь, который вы проделали, притащившись в Уэльс, чтобы показаться мне.

Тот удивленно моргнул, затем неуверенно отозвался:

– Мы ехали в карете.

– Воспаленные глаза, – отметил Пирс. – Признаки недавнего кровотечения из носа.

– И каковы ваши выводы? Что, по-вашему, ему нужно? – спросил Сэндис.

– Для начала вымыться. Он всегда такого цвета?

– У него желтоватая кожа, – подтвердил Сэндис. – Наследственность, но не с моей стороны. – Это было еще мягко сказано, учитывая багровый цвет его носа.

– Вы никогда не объедались миногами? – спросил Пирс у больного.

Тот уставился на него с таким видом, словно у него выросли рога.

– Миногами? А что это такое? Я никогда их не пробовал.

Пирс выпрямился.

– Он не знает историю Англии. Лучше бы он умер.

– Вы спросили, не объедался ли он миногами? – уточнил Сэндис. – Он терпеть не может морскую пищу. Особенно угрей.

– Он еще и глухой. Генрих Первый обожал миноги. Один из многих безумных королей, правивших этой страной, хотя не такой безумный, как нынешний. И все же Генрих был достаточно туп, чтобы объесться миногами и умереть от этого.

– Я не глухой! – заявил больной. – Я слышу не хуже других, если люди говорят нормально, а не бормочут себе под нос. У меня болят суставы. Вот в чем проблема.

– Вы умираете. Вот в чем проблема, – возразил Пирс.

Сэндис схватил его за локоть и оттащил в сторону.

– Не говорите таких вещей в присутствии моего сына. Ему всего тридцать два года.

– У него тело восьмидесятилетнего. Наверное, прожигал жизнь, путаясь с актрисами?

Сэндис возмущенно фыркнул:

– Нет, конечно! Наша семья происходит от…

– Лунатиков? Потаскушек? Жуликов, мопсов, макрелей? Впрочем, макрели возвращают нас к теме разговора, а вы уже сказали, что он терпеть не может морепродукты. Но как насчет рыбок женского рода?

– Мой сын – служитель церкви! – возмутился Сэндис.

– Ну, тогда понятно, – протянул Пирс. – Людям свойственно лгать, но церковники превращают ложь в искусство. У него сифилис. Церковники сплошь и рядом страдают этим недугом, и чем набожнее, тем чаще. Мне следовало догадаться, как только я увидел молитвенник.

– Только не мой сын, – заявил Сэндис таким тоном, словно и вправду верил в это. – Он верный слуга Господа. И всегда им был.

– Как я сказал…

– Я серьезно.

– Хм. Ну, если…

– Ни одной, – покачал головой Сэндис. – Он никогда… не интересовался. Когда ему исполнилось шестнадцать, я отвел его в бордель, но он не заинтересовался ни одной из девиц. Просто продолжал молиться, попросив их присоединиться к нему, чего они не пожелали. Его можно смело причислить к лику святых.

– Что ж, его святость вот-вот станет вопросом для высших инстанций. И не в моих силах это изменить.

Сэндис схватил его за руку.

– Вы должны!

– Не могу.

– Но другие доктора давали ему лекарства и говорили…

– Все они болваны, не пожелавшие сказать вам правду.

Сэндис судорожно сглотнул.

– С ним все было в порядке, пока ему не исполнилось двадцать лет. Он был прекрасным, здоровым парнем и вдруг…

– Отвезите своего сына домой и дайте ему спокойно умереть. Ибо он умрет, независимо от того, пропишу я ему серные примочки или нет.