Пока смерть не обручит нас - 2 - стр. 25
В конце концов я спустил в нее свое семя и откинулся на спину, разочарованный и мертвецки пьяный, желающий только одного – уснуть и не видеть ни одного проклятого сна. Потому что ведьма являлась мне и там.
Закрыл глаза, запрокидывая голову и стараясь не слышать голос графини, погружаясь в очередное пьяное марево.
Я видел снова ее… издалека, стоящую у огромного зеркала в одежде, которую я никогда в своей жизни не встречал, мое воспаленное воображение создало странный образ Элизабет в коротком платье с голыми ногами, ее волосы намного короче, чем сейчас, и она вдевает в мочки ушей серьги-кольца. Она так же невыносимо красива… и все же немного другая, но это не имеет никакого значения, потому что у меня больно сжимается сердце, едва я смотрю на ее лицо, в ее зеленые глаза с длинными пушистыми ресницами, она улыбается кому-то в зеркале… и ее ресницы дрожат, а губы приоткрыты в соблазнительном предвкушении.
– Ты уже приехал? Так рано? – лицо светится счастьем, светится так, как никогда не светилось для меня, она улыбается, склонив голову на бок, и медовые пряди волос скользят по обнаженным плечам, а мне так хочется прижаться к ним лицом, вдохнуть ее запах, судорожно сжать ее в объятиях.
– Мишаааа, – шепчет одними губами, и я весь наполняюсь глухой яростью, приближаясь к ней сзади, – мой Мишааа вернулся.
Кажется, что она смотрит на меня через зеркало и говорит это мне. Но это невозможно. Я подхожу все ближе и ближе, пока не вижу собственное отражение в зеркале позади нее. Это я… но на мне совсем другой наряд, такой же странный, как и на ней. Она улыбается… а я думаю о том, что, если сейчас здесь появится ее проклятый Миша, я удавлю его голыми руками, я разгрызу ему горло зубами и сожру его мясо. Но Элизабет вдруг поворачивается ко мне с этим… с этим щемящим выражением глаз, ее руки взлетают и ложатся мне на плечи.
– Вернулсяяя… как же я соскучилась по тебе, Мишааа, – и льнет губами к моим губам.
Смотрю на нее и не понимаю ничего, а она гладит мое лицо ладонями и тихо шепчет.
– Каждый день разлуки с тобой – это маленькая смерть. Ты приехал, и мне захотелось жить. Мой Миша.
И меня захлестнуло отчаянным, диким счастьем, всепоглощающей безмерной радостью, от которой сводит судорогой все тело. Плевать. Пусть называет меня как угодно, только не прекращает вот так смотреть… смотреть, как будто любит меня… а не его.
Подскочил на постели, чувствуя сухость в горле, дерущую и невозможную сухость, и тут же схватился за меч, увидев скользнувшую к постели тень.
– Ваша Светлость, в Адоре исчез младенец. Сын писаря. – голос Гортрана вырвал меня из сна.
– Пусть Чарльз разбирается, – посмотрел на спящую рядом женщину и поморщился, вспомнив, что делал с ней всю ночь напролет. И как много нужно было выпить вина, если я смог с ней ЭТО делать.
– Возле ограды нашли кусок ткани… пес Карпентеров оторвал клочок платья у похитительницы. Все считают, что это была женщина.
– Пусть разбирается Чарльз.
Гортран потряс светло-голубым клочком у меня перед носом.
– Узнаете?
Выхватил у него из рук и посмотрел на свет, внутри все похолодело – конечно, узнал. Эта ткань с платья Элизабет.
– Может, просто похоже, или отрез ткани куплен у того же торговца, или оба наряда сшиты у одной и той же швеи.
– Вы хотите, чтоб это проверил Чарльз вместе со своими людьми? А если это ее? Что тогда? Люди увидят, и начнется мятеж или самосуд.