Пока не сказано «прощай». Год жизни с радостью - стр. 24

Так мы пререкались некоторое время, а потом Нэнси пошла просить помощи у шикарного мужчины за стойкой дежурного. Я слышала, как он объяснял ей что-то про страдающую артритом восьмидесятилетнюю даму – только ей он помогает выходить из бассейна. И я представила, как он будет выволакивать беспомощную меня.

«Ни за что», – подумала я.

И вдруг Нэнси сказала ему то, что меня тронуло:

– Я еще никогда не видела ее такой.

– Ладно-ладно, иду! – проорала я из раздевалки.

В надцатый раз Нэнси раздела меня – парка, комбинезон, три кофты, двое штанов. И мы пустились по скрипучей от мороза лестнице вниз, повесив полотенца на ледяные крючки.

Нэнси ступила с лестницы в воду.

– О-о-о, горяченькая, – сказала она.

И повернулась, чтобы помочь мне. Мы вошли в воду тихо, без единого всплеска.

Я затаила дыхание и стискивала зубы, пока не поняла, что вода нисколько меня не обжигает. Но она действительно была горячей, на морозе от нее шел пар. Мы нашли отверстия, через которые в бассейн текла вода из источников, и сели возле них на скамейку, по горлышко в минеральном зимнем чуде.

Из бассейна можно было обозревать окрестности. Замерзший еловый лес. Неподвижный облачный покров на небе. Было так тихо, что можно было расслышать, как ветки стонут под грузом снега.

Одна за другой капельки воды в наших волосах стали превращаться в льдинки. Постепенно волосы Нэнси побелели, сделав ее похожей на старушку.

Я представила, как будто мы с ней – не сейчас, много лет спустя – бок о бок сидим в приемном покое больницы, ожидая рождения ее первой внучки или внука. Как рука об руку вместе проходим через все выпускные, свадьбы и похороны.

С тех пор как мне поставили диагноз, я была озабочена приготовлениями к смерти: записывала для детей свой голос, планировала поездки, ломала голову, где взять денег, старалась приучить своих близких жить без меня с радостью. Но в тот самый миг я увидела будущее на лице подруги – и в этом будущем рядом с ней была я.

Облака разошлись, показалась лазурь, подрумяненная закатом, и ко мне вернулась надежда.

Вторая ночь ожидания сияния была безветренной и прозрачной, как стекло. Нашим проводником был кубинский джентльмен по имени Леандро Фонт. Гид по совместительству, к тому же новичок, он сам еще ни разу не наблюдал сияние со смотровой площадки.

Так мы и сидели, две уроженки Флориды и кубинец, и ждали. Всматривались в темное небо, стараясь угадать, где же возникнет чудо субарктических широт.

Вдруг на горизонте что-то засветилось, задвигалось за группой деревьев. Мы настроили наши космические объективы и затаили дыхание. Это был автомобиль.

– Похоже, это сияние северных фар, – сострил Фонт.

Несколько часов спустя я вошла в хижину и легла подле раскаленной печки. Из мертвецкого сна меня вырвал голос Фонта, который орал:

– Начинается! Начинается!

Когда я кое-как выбралась в поле, Нэнси вопила:

– Смотрите! Смотрите! Вон оно, там!

И оно действительно было – горизонтальная полоса опоясала ночное небо на высоте градусов в тридцать. Призрак небес. «Зеленый или белый?» – гадала я, но тут что-то подвернулось под ногу, я споткнулась и шлепнулась в снег, вдобавок крепко приложившись головой.

Пока Нэнси и Леандро ставили меня на ноги, сияние исчезло.

В наш последний день в Уайтхорсе Стефан повез нас в эскимосские псарни – дом для ста двадцати ездовых собак, аляскинских хаски. Только мы упаковались в свои зимние скафандры и ботинки, как Стефан сказал: