Пока идут старинные часы - стр. 24
– И скоро?
– Интервью? – он поправляет тоненький галстук и сверяется с золотым циферблатом наручных часов. – Минут через тридцать-сорок обещались… Александр Лаврентьевич меня отправил: идите, с мыслями соберитесь. А я, как пионэр, всегда готов! Когда у меня брали интервью для «Филологического вестника» пару лет назад…
Напряжение отступает – у меня почти полчаса. Если бы он куда-нибудь вышел, если бы репортаж перенесли на улицу к старому дубу, я бы успела проверить все замочные скважины бюро. Сквозь плотный кокон моих мыслей пробивается по-женски визгливый голос, Авдеев входит в роль, готовится предстать пред камерой во всем своем великолепии.
–…в моей последней публикации в ваковском журнале я указывал на особенности вербализации концепта «пространство» в творчестве Уварова. Я обратил внимание на эксплицитный способ выражения…
«В бюро восемь маленьких ящичков и шесть больших, то есть у меня четырнадцать попыток», – мысленно подсчитываю я свои шансы.
–…примером концептуального поля более жесткой структуры в текстах писателя, по моим скромным наблюдениям, может служить…
«Начать нужно с верхних ящичков, они поменьше, под стать ключику, и только потом переходить к нижним», – продумываю я свою стратегию поиска замка.
–…на конференции в Праге в прошлом году я выступал с докладом. И, знаете ли, публика заинтересовалась. Вопросы были. А как вы, Олег Иванович, оцениваете…
«А вдруг там есть потайные ниши, надо все потщательней осмотреть, только как от него отделаться?» – вынужденная задержка слегка нервирует, но улыбка по-прежнему на моем лице, еще не отклеилась.
–…и мне, представляете, мне – ученому с именем! – предложили стать завкафедрой в филиальчике какого-то столичного вузика в нашем городе. Какое-то темное подвальное помещение…
Авдеев вещает и вещает, красуется перед самим собой. Ему и не нужно мое одобрение, ему нужны безропотные слушатели. Чувствую себя мушкой, которая барахтается в призрачной словесной паутине. Если паук высасывает из своих пленниц живительные соки, оставляя после трапезы пустую хитиновую оболочку, то Авдеев напитывается моей энергией. Усталость наваливается разом, отупляя, лишая способности двигаться. Голова кружится, стены зала подступают. Мне бы на свежий воздух. Прервать собеседника на полуслове? Развернуться и выбежать, не дослушав до конца? Воспитанные девочки так не поступают, воспитанные девочки всегда помнят о правилах приличия – крепко забитых сваях в фундаменте своих комплексов… Комната вращается, и я опускаюсь на край бордового дивана, известного в истории как «диван удовольствий» или «диван утех». Экскурсоводы смущенно – на экскурсиях бывают и дети – говорят об этом факте биографии известного писателя: «Все романтические встречи Уварова с прекрасными незнакомками разного социального статуса и происхождения заканчивались обычно на этом диване. После свадьбы Александра первым делом избавилась от напоминания о холостяцкой жизни горячо любимого супруга. Долгое время диван пылился на чердаке».
Где-то хлопает дверь, под тяжестью шагов поскрипывает паркет. И вот в гостиную заглядывает вихрастая голова Тканева в пилотке штукатура-маляра, улыбка от уха до уха. Вот мое спасение! Тканев забавен, неуклюж, но с ним всегда легко, он как пришелец с другой планеты, непонятный, непохожий на других. Увидев нас, он присвистывает, отвешивает шутовской поклон. Глаза леденеют, и улыбка трансформируется в едкую ухмылку: