Поиски Афродиты - стр. 99
А Лора вдруг тихо говорит мне:
– Юрочка. Ты не целуй меня, а то может случиться что-то очень нехорошее. Не целуй меня сейчас, хорошо?…
Я не понимаю, почему она так и только киваю послушно.
Но она вдруг поворачивается ко мне. То она лежала на спине, соблюдая наше с Антоном равенство, но тут вдруг решительно поворачивается ко мне. И обвивает мою шею руками. И шепчет на ухо:
– Какой ты хороший…
Я?! Хороший?! Сердце колотится оглушительно, я в полном трансе опять. А Лора приникает всем телом – и грудью, и животом, и ногами своими. Я взлетаю… Никогда, никогда ничего подобного…
– Какой ты хороший, – повторяет она и прижимается лицом к моему лицу.
А потом вдруг осторожно, мягко просовывает руку под ремень моих брюк (да-да, я даже и не снял их тогда – стеснялся!). Ее нежная рука охватывает мою распаленную восставшую плоть, я чуть не задыхаюсь от острого, мгновенного блаженного чувства – словно вихрь подхватывает и несет, сердце выпрыгивает из груди. Взрыв! Разрядка!… Финал.
– Милый мой, – говорит она тихонько, ласково, а у меня все еще бурная, блаженная разрядка толчками.
Она нежно помогает рукой… Мокро, скользко, приятно и почему-то совсем не стыдно.
А потом мы уснули.
Проснулся я первым. Едва открыв глаза, увидел на подушке перед собой лицо Лоры – спящее, ставшее во сне мягче, роднее. Красивое очень, словно с обложки яркого иностранного журнала. Наполовину прикрытое черными волосами. Повернутое ко мне… Я не успел как следует разглядеть его – глаза приоткрылись. Голубизна вспыхнула между ресницами, пухлые губы тотчас растянулись в улыбке. Она пошевелилась, и тут я вспомнил, что одна ее рука всю ночь обнимала меня. Она и сейчас уютно покоилась на моем бедре. Сложные во мне были чувства. Но несмотря ни на что звенящая радость пронизывала. Странное ощущение: как будто бы раньше вокруг было холодно, а теперь стало тепло. Как будто холодные руки и ноги мои отогрелись.
Проснулся Антон.
– Ну, что, голубки, пробудились? – громко говорит он, потягиваясь.
Стыдно перед ним, но я чувствую благодарность: кажется, он простил. Простил это наше «предательство». Я по-прежнему в полной растерянности, но теперь мне почему-то легче.
Антон первым соскакивает с тахты, натягивает брюки (он-то, в отличие от меня, их снял…) и бежит умываться. Лора просит отвернуться и начинает одеваться тоже.
– У тебя есть тряпочка или вата? – спрашивает она.
Я даю чистый носовой платок. Она поворачивается спиной, чуть-чуть наклоняется. Ее рука с платком ныряет вниз… Мое сердце сжимается…
Антон входит, когда она уже причесывается перед зеркалом. А я, облачившись в белую свою рубашку, сижу на тахте и смотрю. Я все еще ничего не понимаю, плыву. Но как бы со стороны вижу себя не случайно в белой рубашке. Именно в белой. Антон отправляется ставить чайник на кухню, а Лора подходит ко мне и прислоняется лицом к моему лицу. Родная…
– У тебя есть записная книжка? – спрашивает она.
Я даю. Она записывает свой телефон. Рабочий. Читаю: Баринова. Лора Баринова. Я сижу, не в силах пошевелиться.
Они наскоро пьют чай и уходят. Им на работу вместе.
Некоторое время я по-прежнему сижу на тахте неподвижно. То и дело в груди возникают спазмы: то радость рвется наружу, то жжет печаль. Хочется и смеяться, и плакать. Странная какая-то, дурная истерика. Наконец, горячая нежность к ней затопила все, и на глаза наползают слезы. Такая красивая, Боже мой, такая нежная и пылкая… Неужели?…