Поиски Афродиты - стр. 60
До метро бежал бегом, чуть не сшиб парапет. Уже закрыли дверь вестибюля, но милиционер пропустил меня. Я ехал один в позднем вагоне, но был не один, абсолютно: она была внутри меня, я обнимал, целовал ее, говорил какие-то ласковые слова.
Такое я переживал, пожалуй, впервые.
Эта первая наша встреча была в понедельник. А потом – среда, пятница, воскресенье… В среду встретились у метро, ближе ко мне. Ветер играл ее тоненьким платьицем, облепляя стройные ноги. Немного посидели в сквере. Ничего кроме ее тела, скрытого платьицем, ее волос, губ, ее глаз, ее сбивчивого дыхания, ее ласковых, нежных слов в мире не было.
– Пойдем ко мне? – сказал я, наконец решившись.
– Пойдем, – согласилась она легко.
После университета, после поездок на Рыбинское море, после чуда на медкомиссии в военкомате изменилось многое в моей жизни. Несколько месяцев уже проработал в «почтовом ящике» – закрытом НИИ, куда «по-блату» устроил отец одного из моих приятелей, директор этого «почтового ящика». Фактически это был завод по производству химического оружия, как я понял в конце концов, хотя лаборатория, в которой я работал старшим лаборантом, занималась вполне безобидным занятием – спектральным анализом хлорфенолов… Еще научился зарабатывать фотографированием детей в детских садах – опыт свадебных и «персональных» съемок на Рыбинском море не прошел даром. Разумеется, продолжал учиться писать рассказы, хотя это удавалось с трудом, потому что эмоции переполняли, и все сводилось в конце концов к откровениям и самоанализу в дневнике. В сущности я пока что проходил «школу жизни» и не считал возможным писать о том, чего не знаю – сочинять что-то «из головы» казалось мне нечестным и никому не нужным. Писатель имеет право делиться только тем, что пережил сам, есть смысл писать лишь о том, о чем не писали раньше, сочинение «просто так» – ради игры, ради пустого словотворчества и уж тем более ради денег – казалось не только нечестным и никому не нужным, но даже преступным. Для меня хорошая книга всегда была учебником жизни, а в учебниках нельзя врать, это великий грех. Не даром и в Библии сказано, что один из величайших грехов – «совращение малых сих». Я Библию тогда еще не читал, но как-то генетически, что ли, был убежден: ничто так не губит жизнь человека, как ложь. Фотографированием в детских садах я не злоупотреблял – зарабатывал ровно столько, сколько нужно на самое необходимое, тем более, что и на писание в дневнике, и на чтение множества книг, на поездки за город, встречи с друзьями, работу в НИИ уходило немало времени. И в комнате у меня пока еще жили двое жильцов – художники. Один из них недавно уехал домой на лето – родом он из Молдавии, – а второй остался. Звали его Арон. Парень неплохой. Даже если он дома, он поймет. И скорее всего сможет уйти куда-нибудь, когда мы с Тоней придем. Хоть ненадолго.
Дома Арона не оказалось, слава Тебе, Господи. Хотя, конечно, он вот-вот может прийти.
Посидели чуть-чуть, поговорили о чем-то. Я опять был как в чаду. Я же понимал, что, возможно, решительный момент наступает. Серьезнейший в моей жизни экзамен. Это вам не Университет.
Я поймал музыку по приемнику – ни магнитофона, ни радиолы у меня пока что не было. Потом начали целоваться. Похоже на страх высоты. Легли на кровать. Не раздеваясь, конечно. Время исчезло, наши поцелуи тянутся бесконечно, мы сливаемся, что-то происходит в наших разгоряченных организмах, нужно как-то переходить к новому, неизвестному мне. Необходимому, но потому, может быть, и особо пугающему. Как? Я не знаю.