Поиски Афродиты - стр. 52
Но на поезд все-таки опоздал. Пока преодолевал препятствия, пока искал потом, где вылезти на крутой берег с санями, на которых было, как ни как, килограммов 40 с лишним, – а берег высотой с большой дом да обледеневший, скользкий – и лед, и снег, и грязь! – а потом искал еще по адресу дом друга Бумагина… Дом нашел, но на мой стук никто не откликался. Однако к стене снаружи было прислонено несколько санок. Я прислонил свои и написал записку… Потом тащился с мешком и рюкзаком на вокзал – он был далеко, пришлось ехать на автобусе, постоянно оглядываясь, опасаясь милиционеров – по моему мешку сразу можно было понять, что в нем. Плечи ныли невыносимо… Дотащился до вокзала благополучно, но мой поезд, увы, ушел. Следующий только завтра в это же время. Есть какой-то проходной среди ночи, как мне сказали, но с таким мешком не посадят ни за что. Какая-то женщина посоветовала, что лучше мне спрятать мешок с глаз подальше – милиция увидит, горя не оберешься. Мало, что отберут, еще и посадят. Спекулянтов много развелось, и милиция злая.
В вокзальной камере хранения приемщица даже руками замахала:
– Ты что?! Рыбу?! У нас тут вчера двое сдавали, дак милиционеры зажучили. Женщина дак убежала, а мужика скрутили, все отобрали, в кутузку повели. Иди спрячь где-нибудь, пока милиция не видала… Я тебя не видела и не знаю…
Да, однако, подумал я. Не Чилкут получается, а «тысяча дюжин». У того яйца протухли, а у меня, похоже, рыба закиснет. Что делать-то?
Первое, что придумал. – запихнул мешок под вокзальную лавку. И сел в мрачном раздумье. Одно хорошо: аромата пока не ощущалось. Да, но поезд будет только завтра, а в Москве окажусь послезавтра. Теплынь… Можно, конечно, бросить мешок к чертовой матери и уехать ночью на проходном. Но тогда… Во-первых, все лишается смысла. А во-вторых… Убыток от поездки составит 180 рублей. Где их взять? А ведь я соседям должен. Три сотни с лишним…
– Вы не знаете, есть тут какая-нибудь гостиница, что ли? – спросил я у соседки по лавке.
– Дом крестьянина есть, дак.
– Далеко?
– На автобусе остановки три.
– Оставлю мешок под лавкой, ладно? Пойду, посмотрю, как и что.
– Дак оставляй, чего ж. Только милиция если…
– Я быстро.
Вышел на волю. Есть хотелось ужасно, голова кружилась от голода. На другой стороне площади увидел забегаловку. Чуть-чуть денег еще осталось. Взял кружку пива и несколько пирожков с мясом. С пирожками и глотками восхитительно вкусного пива жизнь возвращалась в изможденное тело. В голове прояснялось. Внезапно я осознал очередную прелесть момента: никто не указывает мне, что нужно делать, как жить, я сам все решаю, сдаю экзамены не какому-нибудь дохлому доценту, «общественнику» или Ольховскому (который так любил издеваться на зачетах, экзаменах), а самому себе! Или кому-то, кто действительно имеет право принять у меня экзамен. Да еще по тем дисциплинам, которые мне на самом деле нужны. И даже милиция не пугает меня! Она существует как данность, как мороз или дождь, как нежеланная оттепель, как распутица или холодный ветер, не больше. От нее можно защититься – например, спрятать мешок с рыбой под лавку, – а потому мы вроде как бы и на равных. Честная борьба! Да, у меня ни хрена нет денег, но заработаю, заработаю! Я – свободный человек, мне не нужно, мучаясь, переписывать дурацкий, никому не нужный конспект, не нужно делать умный вид перед экзаменатором, не нужно придуриваться перед садисткой-англичанкой (она почему-то невзлюбила меня и придиралась на каждом слове), трястись над тем, чтобы поставили закорючку в зачетке, стараться, не попадаться на глаза Вере Ивановне, подхалимничать перед старостой, чтобы отметил присутствие на лекции, не нужно лгать, лгать, лгать. Господи, да это ведь и есть счастье! Я судорожно и счастливо вздохнул. Как ребенок.