Похождения бравого солдата Швейка - стр. 67
– Жаль, что у меня нет такого! – сокрушенно сказал фельдкурат. – Человеку трудно обо всем позаботиться заранее.
После ухода торговца старой мебелью фельдкурат завел приятельскую беседу со Швейком, с которым и распил следующую бутылку. Часть разговора была посвящена отношению фельдкурата к женщинам и к картам. Сидели долго. Вечер застал Швейка за приятельской беседой с фельдкуратом.
К ночи отношения, однако, изменились. Фельдкурат вернулся к своему вчерашнему состоянию, перепутал Швейка с кем-то другим и говорил ему:
– Только не уходите. Помните того рыжего юнкера из интендантства?
Эта идиллия продолжалась до тех пор, пока Швейк не сказал фельдкурату:
– Хватит! Теперь в постель и дрыхни! Понял?
– Лезу, милый, лезу… Как не лезть? – бормотал фельдкурат. – Помнишь, как мы вместе учились в пятом классе и я за тебя писал работы по-греческому?.. У вас ведь вилла в Збраславе. Туда можно проехать пароходом по Влтаве. Знаете, что такое Влтава?
Швейк заставил его снять ботинки и раздеться. Фельдкурат подчинился, обратившись со словом протеста к невидимым слушателям.
– Видите, господа, – жаловался он шкафу и фикусу, – как со мной обращаются мои родственники!.. Не признаю никаких родственников! – вдруг решительно заявил он, ложась в постель. – Восстань против меня земля и небо, я и тогда отрекусь от них!
И в комнате раздался храп фельдкурата.
IV
К этому же периоду относится и визит Швейка на свою квартиру к своей старой служанке пани Мюллер. Швейк застал дома двоюродную сестру пани Мюллер, которая с плачем сообщила ему, что пани Мюллер была арестована в тот же вечер, когда отвезла Швейка на призыв. Старушку судил военный суд, и ввиду того, что ничего не было доказано, ее отвезли в концентрационный лагерь в Штейнгоф. От нее уже получено письмо. Швейк взял эту семейную реликвию и прочел:
«Милая Аннушка!
Нам здесь очень хорошо, и все мы здоровы. У соседки по койке сыпной, есть и черная. В остальном все в порядке. Еды у нас достаточно, и мы собираем на суп картофельную. Слышала я, что пан Швейк уже, так ты как-нибудь разузнай, где он лежит, чтобы после войны мы могли украсить его могилу. Забыла тебе сказать, что на чердаке в темном углу в ящике остался щеночек фокстерьер. Вот уже несколько недель, как он ничего не ел, – с той поры, как пришли меня. Я думаю, что уже поздно и песик уже отдал душу».
Весь лист пересекал розовый штемпель:
«Просмотрено цензурой. Императорский королевский концентрационный лагерь Штейнгоф».
– И действительно, песик был уже мертв! – всхлипывала двоюродная сестра пани Мюллер. – А комнату свою вы бы и не узнали. Там теперь живут портнихи. Они устроили у вас дамский салон. На стенах повсюду моды, и цветы на окнах.
Двоюродная сестра пани Мюллер никак не могла успокоиться. Всхлипывая и причитая, она наконец высказала опасение, что Швейк удрал с военной службы, а теперь хочет и на нее навлечь беду и погубить ее. И она заговорила с ним, как с прожженным авантюристом.
– Забавно! – сказал Швейк. – Это мне ужасно нравится! Вот что, пани Кейржова, вы совершенно правы, я удрал. Но для этого мне пришлось убить пятнадцать вахмистров и фельдфебелей. Только вы никому об этом не говорите.
И Швейк покинул свой очаг, оказавшийся таким негостеприимным, предварительно отдав распоряжения: