Похищенная, или Красавица для Чудовища - стр. 10
– Мне кажется, не стоит будить Королеву, – несмело заикнулась рабыня, не заметив в доме ни единого лучика света. – Лучше поедемте отсюда, мисс.
– Мне кажется, тебе стоит умолкнуть, – храбрясь, шикнула на свою спутницу Мишель.
– Но, мисс… – жалобно пискнула та в ответ.
– Не успокоишься – попрошу мадам Лафо тебя успокоить! – пригрозила Мишель, заводясь. – Так успокоит, что в ближайшее время не проронишь и звука.
Серафи прижала руки к губам, испугавшись за свой язык и сразу поверив, что в припадке гнева хозяйка вполне может попросить колдунью о такой кошмарной услуге. А потому, что бы ни случилось, она госпоже больше слова не скажет.
Все равно ведь не вразумит.
В глубине души Мишель уже успела пожалеть о своем решении – уж слишком устрашающим в ночной тиши казалось ей жилище ведьмы. Однако упрямство и привычка доводить задуманное до конца оказались сильнее суеверного страха.
Передав поводья рабыне, она толкнула калитку, отозвавшуюся противным скрипом, и отправилась будить самую могущественную ведьму Нью-Фэйтона.
Вопреки опасениям Серафи, сон хозяйки дома не был нарушен. Дверь юным гостьям открыла сама Королева еще до того, как Мишель успела постучаться. Она так и застыла с занесенным в воздухе кулаком, с благоговейным трепетом взирая на колдунью. Невысокая и изящная, под взглядом рослой красавицы-жрицы Мишель вдруг почувствовала себя совсем крошечной.
Дочь плантатора и рабыни Мари Лафо росла свободной, холимая и лелеемая отцом. От него она унаследовала резкие благородные черты лица, хранившие печать гордыни, властный характер и некогда роскошный, а ныне пришедший в упадок особняк в центре города. Силу же будущая Королева Нью-Фэйтона впитала с молоком матери.
Глядя в темные, неподвижные, как будто остекленевшие глаза, какие могли принадлежать не живому человеку, а какой-нибудь кукле из лавки ужасов, Мишель ощущала себя загипнотизированным кроликом, замершим перед разверстой пастью удава.
– Проходи, – наконец обронила ведьма, освобождая гостье дорогу. Заметив притаившуюся у крыльца рабыню, резко повелела: – А ты жди на улице.
Обрадованная тем, что не придется входить в дом ведьмы, и вместе с тем напуганная вниманием Королевы, Серафи юркнула за дерево, неподалеку от которого у резной коновязи стояли лошади.
Мишель продолжала в нерешительности топтаться на месте. Однако взгляд пронзительных черных глаз, коршуном метнувшийся к ней, заставил ее, оробевшую, сдвинуться с места.
Через окутанный сумраком холл она проследовала за колдуньей в гостиную. Мари Лафо шла бесшумно, ее широкие бедра в пышной юбке плавно двигались из стороны в сторону, словно покачивающаяся на волнах лодка. Мишель про себя отметила, что мадам Лафо была необычайно хороша в этом наряде, яркие цвета еще больше подчеркивали ее экзотическую красоту. Под ультрамаринового цвета блузой, перехваченной на талии широким зеленым поясом, колыхалась пышная грудь, не знавшая корсета. Голову жрицы украшал тиньон – шелковый платок, намотанный наподобие чалмы и обвитый алой ниткой бус. Такие тюрбаны вменялось носить всем цветным женщинам Юга. Не только рабыням, но и свободным, рожденным от белых господ: мулаткам и квартеронкам.
Колдунья опустилась в кресло, и Мишель услышала, как дружно звякнули золотые цепочки в вырезе ее блузы. Они мягко поблескивали в полумраке, разбавленном трепещущим пламенем свечей. Как и массивные серьги-кольца, оттягивавшие мочки ушей.