Похищение Елены - стр. 2

– И то верно, – Чувилка соглашается.

Постелила я Чувилке на кухне, а себе три стула поставила, легла на них – телогрейкой укрылась, мне по моему росту и так большое спасибо. Полежала, полежала я и заснула: и снится мне Ленка: только на себя не похожая в лице стала, вид утомлённый словно весь день на солнце пробыла.

– Ну, здравствуй, Лена, – я ей говорю.

– Это ты здравствуй, бабушка.

– А тебе что же здоровье ни к чему?

– Я по хрустальному мосточку пройду, резным ковшиком водицы зачерпну, ног не замочу.

– Да где ж это такое?

– У добрых людей.

У дороги цветок,

Золотой лепесток

В мотылька влюбился,

В лучик превратился.

– Где?

– В голубом краю,

В голубой дали,

Ой, люлю, люлю,

Ай, люли, люли.

– Как же ты там живёшь?

– Живу я хорошо, все у меня есть. И потэблы, и ренаканы.

– Что ж это такое?

– Когда-нибудь узнаете. Я золотое яблочко возьму, по серебряному блюдечку покачу – и наемся.

– О посёлке то вспоминаешь?

– О каком посёлке?

Тут и ежу ясно, что это не Ленка.

Проснулась я утром. По дому засуетилась. Чувилка носом рулады выводит. Словно птица уселась ей на лицо и песни распевает. Так и хочется рукой махнуть и эту птицу согнать – уж очень ее пенье на нервы действует.

– Эй, Чувилка, – бужу, – хватит дрыхнуть, уже день, вставай.

Та проснулась, глаза трёт. Я на стол яичницу ставлю. Чайник уже кипит.

Вот мы с дедом моим покойником любили чайком побаловаться! Бывало, как сядем с утра, и кто кого перепьёт. Он стакан, я стакан, он стакан, я стакан. Деду моему совсем плохо, он и говорит:

– Смотри, у тебя уже вода из ушей льётся.

Я как прысну!

Значит, сидим мы с Чувилкой, чай пьём.

– Ну, – Чувилка говорит, – что делать будем?

– Жорика надо допросить, – я отвечаю.

Вышли мы с Чувилкой на улицу и к Вере двинулись: Жорика проведать. Подходим к дому Веры: в окне у нее что-то блестит. Наверно, Вера свои богатства перебирает: бусы отдельно, серьги отдельно, а перстни нанижет на пальцы и рукой на свету любуется: вот они и сверкают.

В дверь Веры стучим. Верка открывает: лицо у нее красивое, но хохотальник себе разъела будь здоров!

– Привет, подруга, – говорю, – нового ничего не слыхать?

– А что нового?

– Я всё про Ленку думаю, может, её обманом увели?

– Кто?

– Какой-нибудь чужой человек.

– Какой ещё чужой человек? У нас на посёлке все свои.

– А вдруг?

– Прекрати, подруга. Вечно слухи распускаешь. Кто-нибудь глупость сморозит, а ты на подхвате.

– Какую глупость?

– Пашка Сазонов брякнул, что я бабка богатая, а ты об этом больше всех звонишь?

– Так это правда!

– Брехло. Какая я богатая, так… концы с концами свожу.

– Ладно, подруга, не будем ссориться.

– Зачем пришла-то?

– Я с сыном твоим хотела поговорить.

Верка брови нахмурила: стоит на пороге: руки в бока уперла: такую не обойдешь, тогда я повязку ДНД из кармана вынула и к предплечью себе её приложила.

– Чувилка, привяжи, – говорю.

Чувилка повязку помогла привязать. У Веры сразу глаза забегали, еще сильней нахмурилась, но пропустила нас. Я вокруг посмотрела: все блестит, не к чему придраться. Хотя понятно: Верка чистюля – свихнуться можно. Для нее уборка – праздник! Правда, досталось ей однажды на орехи. Домового она загоняла: то под шкафом вытрет, то на шкафу, то в шкафу. Домовой терпел, терпел, а потом взял и сбросил Вере на голову цветок в горшке. После этого Верка, прежде чем убираться, голову полотенцем повязывает.