Похищение чудовищ. Античность на Руси - стр. 6

Впрочем, зверь Пито указан среди действующих лиц, и бой мог изображаться в виде пантомимы на заднем плане или же «чрез умбры» (театр теней), но пока об этом остается только гадать. Зато точно известно, что в спектакле принимают участие сирены, крылатый вестник Гермес, персонажи в виде звезд – словом, неизбалованному зрителю есть чем полюбоваться. Но основное внимание должно быть приковано к любовным страданиям Аполлона. Возгордившийся змееборец легкомысленно превозносит себя над всеми стрелка2ми и вообще героями, чем вызывает гнев Венеры и Купидона. Ведь все величайшие воины, даже победители Колхидского дракона и Минотавра, побеждаются любовью. Мстительный Купидон при помощи своей волшебной стрелы заставляет Аполлона полюбить нимфу Дафну, страстно и безнадежно. Нимфу он нарочно отвращает от героя, и вместо триумфатора перед зрителем оказывается несчастный влюбленный.

Аполлон и змей. «Символы и эмблемата» (№ 454), 1705 г.

В пьесе «Акт о Калеандре и Неонилде» (1737, по мотивам переводного романа) победа над драконом даже не завязка, а проходной эпизод в череде других ярких сцен. Впрочем, дракон в режиссерской версии текста также указан как персона, и его действительно изображает актер, а не условная голова на палке. Сцена с появлением чудовища очень динамична. Ужасный морской змей о трех головах угрожает городу («прелюто угрызает вредно»), и даже царю грозит опасность. Как часто бывает, дракон совмещает в себе прожорливое чудовище и ядовитого змея: царь Атигрин опасается и «в челюсти змиины попасти», и что дракон «яд свой змеины в сердце пустит». Победителю змея обещана царевна и полцарства в придачу, так что желающие рискнуть находятся. Все заинтересованные в успешном исходе битвы приносят жертвы богу Аполлону, считая его покровителем змееборцев.

Андромеда, Амур и обезглавленный монстр. «Символы и эмблемата» (№ 728), 1705 г.

Конечно, в эту эпоху представление с драконом нужно было прежде всего для развлечения публики. Освоенный театром монстр не только пугал, но и забавлял. Для сравнения: в средневековом театральном репертуаре, гораздо более назидательном, примерно ту же задачу выполняло появление на сцене прыгающих чертей или смерти с косой. Эти персонажи, страшные по сюжету, все-таки разрешались для демонстрации, но только в дни праздников. Призванные ужасать и внушать душеполезные мысли, на практике они все-таки развлекали зрителей (тем более развлекались юные актеры школьных театров, изображая смерть или какого-то инфернального персонажа). Даже поздние фольклорные записи наглядно показывают разгул чудовищных героев во время народных гуляний, наивное восхищение ими. Зеленые черти постоянно присутствовали на балаганных вывесках и участвовали в кукольных пантомимах (когда герои попадали в игрушечный ад, пылающий бенгальскими огнями). А. Н. Бенуа, вспоминая свои детские впечатления от ярмарочных спектаклей, признавался, что наибольший восторг вызывал в нем звук гонга, который в течение спектакля предупреждал публику о появлении чего-то страшного [26]. Нечисть и всякие дивные существа предъявлялись народу за отдельную плату внутри балаганов (разумеется, это были фальсификации, которые даже не всегда скрывались). Сообщения о пойманных в дальних странах монстрах попадали на лубочные картинки, которые продавались во время тех же увеселительных мероприятий. Воспринималось все это двояко: и в шутку, и всерьез. Зритель желал быть напуганным, одураченным, пораженным [46: 139], и тут на помощь приходили экзотические монстры.