Погоня - стр. 19
– Того охранника вы уволили?
– Ни в коем случае, – улыбнулся Дробыш. – Я даже премии его не лишил. Вообще я слишком либерален с охраной. Настолько либерален, что эти ребята уже сели мне на шею.
– Распустился народ, – кивнул Девяткин.
– Вины охранника тут нет, – сказал Дробыш. – Инна вышла через заднюю дверь, спустилась с крыльца. Она, видимо, пряталась за кустами, когда двигалась к калитке. Поэтому ее никто не заметил. Ее выманили из дома, чтобы похитить. За воротами ее уже ждали. Может быть, ей что-то пообещали… Не знаю.
– Я читал протокол допроса свидетеля, – кивнул Девяткин. – Но хотелось бы лично поговорить с тем охранником.
Дробыш снял трубку. Через пять минут в кабинет вошел хорошо одетый человек средних лет. Он сказал, что дежурил в ту ночь, когда пропала девочка. Девяткин задал полтора десятка уточняющих вопросов. Человек отвечал гладко, без запинки. Повторил то, что было записано в протоколе, слово в слово. Парня пришлось отпустить.
– Вы подозреваете конкретного человека? – спросил Девяткин, когда охранник закрыл за собой дверь.
– Никого. И всех.
– Возможно все-таки, вы вспомните какое-то имя. Человека, которому вы перешли дорогу, у которого были причины для личной мести.
– Когда занимаешься большим бизнесом, ты всегда на виду. Ты окружен подхалимами, нахлебниками, ворами. Такова логика жизни в России. Вокруг слишком много зависти.
– Как насчет моего вопроса: вы кого-то подозреваете?
– Я же сказал: нет.
– Вы предпринимали попытки найти Инну? Например, через свою службу безопасности?
– Искать пропавших людей дело полиции. Наверняка ты хотел посмотреть комнаты моей дочери? Я всегда называл Инну дочерью. Тогда пойдем.
Большое с тремя окнами помещение на втором этаже мало походило на комнату, где живет девочка подросток. Мебель под старину была слишком громоздкой и темной. Большой письменный стол, напоминал рабочее место чиновника, на нем стояла массивная бронзовая лампа и чернильный прибор, которым никогда не пользовались. Большая плазменная панель в другом углу. Внизу на полке игровая приставка. На стенах, окрашенных в светло-серый цвет, картинки, написанные акварелью, в светлых рамах: ромашковое поле, березовая роща, лесная дорога.
– Это Инна сама рисовала, – сказал Дробыш. – Ее отец был художником. И у нее талант… Как бы по наследству перешел. Можешь осмотреть все, что угодно. Стол, стенные шкафы… Без лишних церемоний.
– Нет необходимости, – покачал головой Девяткин. – Где спальня Инны?
Они снова оказались в полутемном коридоре. Дробыш открыл дверь, пропустил гостя вперед. И эта комната Девяткину не понравилось. Стены покрыты светло-фиолетовой краской, высокие окна занавешены тяжелыми портьерами. Огромная кровать под балдахином из полупрозрачной ткани.
Еще тут стояла пара старинных комодов, рядом два зеркала в человеческий рост, макияжный столик. На прикроватных тумбочках несколько фотографий в серебряных рамках. Девяткин включил ночник – так мало было здесь света – наклонился и стал разглядывать поблекшие цветные фотографии. А на блестящих серебряных рамках пыли нет. Видимо, фото поставили сюда недавно. Может быть, сегодняшним утром, перед его приездом.
Дробыш подошел ближе, показал пальцем на одну из карточек.
– Это фотография покойного отца Инны, – сказал он. – Все-таки я ей не родной отец. Девочка не должна забывать своих родителей. Это правильно. Это справедливо.