Размер шрифта
-
+

Погибель Империи. Наша история. 1941–1964. На пике - стр. 19

«Я показал диктору жестами, что буду читать сам, потянул у него из рук лист со стихотворением, и ему осталось только объявить, что „Жди меня” будет читать автор. Сам не помню, как я тогда прочел его».

Зимой 1941-го он хотел, чтобы Валентина Серова слышала, что он жив. Чтобы слышала его живой голос.

Симонов – Серовой:

Я здесь с тоской делиться не хочу,
Свое ты редко здесь услышишь имя,
Но если я молчу – я о тебе молчу,
И воздух населен весь лицами твоими.

Симонов – Серовой:

Кем стала ты? Моей или чужой?
Отсюда сердцем мне не дотянуться.
Прости, что я зову тебя женой
По праву тех, кто может не вернуться.

За годы войны Симонов был в командировках и на Северном фронте, и на Южном. Он был в Сталинграде. Он видел встречу с союзниками на Эльбе. И штурм Берлина. Он присутствовал в Карлсхорсте при подписании капитуляции.

У него не было поводов испытывать стыд за себя на войне. Война была коротким временем совпадения его личной веры с общей верой и с государственной идеологией. После войны было 34 года совсем другой жизни. В день своего 50-летия Симонов скажет:

«Не все в моей жизни я делал хорошо. Я это понимаю. Не всегда был на высоте, на высоте гражданственности, на высоте человеческой. Бывали в жизни вещи, о которых я вспоминаю с неудовольствием, когда я не проявлял ни достаточной воли, ни достаточного мужества. И я это помню».

В своей последней работе, которая написана за полгода до смерти и которая называется «Глазами человека моего поколения», Симонов скажет о времени довоенных и послевоенных репрессий:

«Это время, которое, если быть честным, нельзя простить не только Сталину, но и никому, в том числе и самому себе».

Сын Константина Симонова, Алексей Симонов, в предисловии к последней работе отца напишет о послевоенном сталинском времени и об отце в этом времени: «Ему грозило полное смещение внутренних нравственных ориентиров, которые отличают талант от посредственности».

После войны в стране, победившей фашизм, Сталин седлает абсолютно фашистскую тему – антисемитизм. В СССР это называется борьбой с космополитизмом. Симонов, выходец из старой русской дворянской семьи, никогда антисемитом не был. И в своих товарищах Симонов ценил неприятие антисемитизма.

Отмечал это отдельно. Симонов пишет:

«Сурков органически презирал и ненавидел антисемитизм как явление и антисемитов как его персональных носителей, не скрывал этого и был последовательнее и смелее меня и Фадеева».

В 1949 году Симонов делает доклад о писателях-космополитах. То есть доклад против писателей-евреев по национальности.

Алексей Симонов пишет: «Доклад должен был делать секретарь Союза писателей Фадеев, который ушел от ответственности привычным способом: он впал в запой. У Фадеева в Союзе писателей было два зама – Симонов и Софронов. Софронов готов был сделать этот доклад. Но было известно, что Софронов к спущенному сверху списку космополитов с удовольствием добавит еще десяток-другой фамилий им самим ненавидимых литераторов. И доклад взялся делать Симонов. И сделал. А потом тайком подкармливал некоторых фигурантов своего доклада. Так как к литературной работе их после этого доклада уже не подпускали».

В 1960 году в глухой узбекской провинции в Ангрене в каком-то клубе у Симонова будет творческий вечер. В зале соберется много народу. Он будет своим обычным тихим голосом читать военные стихи. «Ты помнишь, Алеша», «Жди меня», «Если дорог тебе твой дом». Потом вопросы из зала. Первый вопрос: вы еврей?

Страница 19