Поезд на Ленинград - стр. 8
Феликс с извинениями сел, вдруг осознав, что забылся и опять ведет себя неприлично, позволяя себе вот так открыто разглядывать людей, будто зверушек в зоосаде. Но они все были до того любопытными, разными. Феликс помнил пору своего детства, каких-то двадцать лет тому назад юбки барышень достигали пола, они не носили таких страшных черных плащей, не надевали картузов, коротких платьев, а эти красные косынки – самый нынче модный аксессуар – выглядят так прогрессивно, так модернистски. Новый век, новые нравы, новая жизнь.
– Кто-нибудь знает, почему к поезду на Ленинград прицепили пригородный вагон? Что за новшество? – пробурчал пожилой человек, снимая енотовую шубу и усаживаясь на скамью за девицей в косынке. – Одиннадцать часов пути сидя, да еще в такую ночь! Безобразие, на всем экономят.
Сразу же за ним вошла шумно пыхтящая баба в овчинной дубленке и двух пуховых платках – один на голове, другой на плечах, завязанный на груди крестом, – она втянула в вагон пушистую ель, кое-как связанную бечевкой. И тотчас вагон наполнился праздничным ароматом хвои. Феликс бросился помогать втаскивать это дерево на багажную полку. Елка не желала помещаться, тогда Феликс придумал уложить ее на ту полку, что была рядом с котлом, так что ствол дерева отчасти уперся в нагревательный агрегат и перестал скатываться.
– Ох, спасибо, касатик, соколик-комсомолик, – ласково причитала баба, беспомощно придерживая острые ветки сбоку, а потом наконец села на место, предназначенное кондуктору. Занятый углем, тот не возразил.
Когда елка была водружена и все расселись, в вагон зашел высокий мужичина лет сорока, одетый в темное осеннее пальто, воротник поднят, на голове шляпа, надвинутая на лоб, и тоже без чемодана, налегке. Вернув документы после досмотра за пазуху, он медленно двинул по проходу, остановился в середине вагона, снял шляпу и указал ею на беспорядок из газет и жестяной кубок в ногах Белова. От его ледяного взгляда, хмурого непроницаемого лица, заросшего трехдневной щетиной, Феликсу стало не по себе.
Добрую минуту Белов сидел, хлопая глазами, а потом наконец понял этот молчаливо-повелительный жест незнакомца, быстро собрал газеты, освободив проход и скамейку. Мужчина в пальто опустился напротив, посмотрев Феликсу прямо в глаза. И сразу стало ясно, почему его взгляд был таким пронизывающим – разные радужки: один глаз светлый, точно янтарь или нефрит, а второй – непроницаемая агатовая чернота вечного мрака. Феликс только было собрался что-то сказать, даже еще не решил, что, набрал в грудь воздуха, сердце больно стучало по ребрам, но его новый сосед с безразличным видом отвернулся к окну, закрыл глаза и, скрестив на груди руки, откинулся на спинку. Через минуту он спал или делал такой вид. По крайней мере, он даже не вздрогнул, когда с наружной стороны вагона к окну подошла женщина и, сотворив из ладоней козырек, прижала нос к распаренному стеклу, а потом тотчас исчезла.
Он не вздрогнул даже, когда, увидев эту женщину, от неожиданности вскрикнул Феликс.
Последними перед самой отправкой в вагон пытались ворваться гармонист с двумя-тремя шумными запевалами. Но их растолкал вихрастый черноусый парень.
– А ну пшли, вагон полный, зайцы чертовы! – Он втиснулся между ними в тамбур, развернулся и вытолкнул музыкантов наружу, инструмент жалобно застонал и смолк.