Поэтическая афера - стр. 26
– Так сколько он Вам должен, уважаемая? Я вижу, как-никак создал Вам неудобства в лице своего племянника?
– Да бросьте, Николай Степанович, какие могут быть деньги? Чуть было мальчонку не погубила.
– Столько хватит? – отсчитал несколько купюр Зорин и положил на стол.
– Более чем, – женщина сразу же схватила деньги и убрала в карман своего платья.
– Мы пришли за его вещами, если вы, конечно, не против, – сказал я, напоминая всем цель нашего визита.
– Конечно-конечно. Он как только ушел, так я его комнату-то и заперла, никто туда и не заходил.
– Вот и хорошо. Собирайся, Евгений, нам пора, – сказал Зорин, завершая свою роль влиятельного дяди.
Фитиль пошел собираться, а мы все это время пили чай. Зорин ни на шутку разошелся и начал рассказывать, как нынче живут в Петербурге. Рассказывал о своей работе в министерстве, о том, как у него все по струнке ходят и что он обязательно возьмется за воспитание своего племянника.
– Вы уж простите меня, не со зла я. Очень сожалею, что не поверила мальчику. Если нужно будет пожить, вы останавливайтесь у меня, я всегда буду рада, – сказала Варвара Ивановна, уже провожая нас в коридоре.
– Не сомневаюсь. Всего доброго, – сухо сказал Зорин, приподняв шляпу и удостоверившись, что ничего не забыли, мы вышли в подъезд.
Глава V
Решено было, что жить Фитиль останется у меня, так как у Зорина и без того мало места. В первую ночь мы до утра просидели за бутылкой с вином у меня в квартире и читали стихи Фитиля. Он оказался очень хорошим поэтом, и его стихи на нашем фоне выглядели куда более профессиональными и душевными. Мне одно из них очень запомнилось, с первых же строк я полюбил его, а затем, часто перечитывая, выучил его наизусть.
Он писал о чем-то таком, чего мне и никогда не приходилось чувствовать. В своих стихах он открывал себя, ранимого, забытого всеми. Я иногда смотрел на Женю и не мог поверить в то, что он сам выбрал для себя этот путь, давно, еще в десятилетнем возрасте, ради детской забавы и каких-то немыслимых убеждений. Мы работали над стихами почти каждый день, собираясь у меня или у Зорина. В них мне все больше и больше виделось сплочение, хотя Коля нередко отзывался о нашем решении приютить у себя Фитиля как о самом безрассудном поступке. Он был скептически настроен, и нередко мне приходилось слышать о том, чтобы я повлиял на Женю, на его воспитание, манеры, обучил его правилам этикета. Можно сказать, Фитиль стал моим подопечным, и все его промахи были лишь моей головной болью. В Жене я видел, в первую очередь, огромную благодарность. Он с искренним теплом относился к нам. Но меня почему-то воспринимал с серьезом, что не скажешь о Коле, которого он порой мог вывести из себя самым безобидным, по его мнению, вопросом или фразой.