Размер шрифта
-
+
Поэт ненаступившей эры. Избранное - стр. 3
В дверь вошёл незнакомец,
Сунул мне пузырёк.
И, со мной не знакомясь,
Следующее изрёк:
– На стены эти побрызгивайте,
А нам – разойтись дорогами.
Предметы, которые близки вам, те
Обязательно будут далёкими.
Так незнакомец сказал и сгинул,
А я начал брызгать.
Даже наполовину
Мне ничего не близко.
Но что-то стало глаза слипать,
Послышался грохот где-то.
И я на кровать повалился спать,
Усталый и нераздетый.
Потом – вспоминаю – проснулся. Полдень,
Наверно, тогда стоял,
И подле меня заметала пол тень
От маленького стола.
Жалкая комната стала залой,
Выросла раз в тыщу,
Однако прежним объёмом связало
Одежду, мебель и пищу.
И я подумал… Итак, тогда бы
Осенила идея? Во-первых,
Из пузырька остаток накапал
На воду, на хлеб, на консервы.
Во-вторых, меня клонило ко сну,
Заснул и видел во сне,
Что капаю каплями на казну
И червонцы летят, как снег.
Опять – вспоминаю – проснулся. Вечер,
И стол обстановлен вкруг.
Увидел, что едой обеспечен
И с голода не умру.
И в самом деле отрадное зрелище:
Стол обстановлен весь.
Вспомнил я, что не ел ещё,
И решил есть.
Обычно я за едой читал,
Но – не было, знать, газет –
Глаза в этот раз свободны. Итак,
Я стал глазеть:
Зала сперва превращалась в площадь,
Площадь потом в поле, и
Нарастало поле позже
Более и более.
Наконец превратилось в безбрежное море.
Бр-р-р… Неприятно.
И я подумал: «По-моему,
Я заключён в необъятное!»
1939
«Есть на этом свете счастье?…»
Есть на этом свете счастье?
Я спросил, и мне в ответ
Филин ночью, утром ястреб
Сообщили: «Счастья нет!»
«Счастья в мире много очень,
И для счастья мы живём!» –
Соловей поведал ночью,
Ласточка сказала днём!
«В созвездья линзами двоякими…»
В созвездья линзами двоякими
Труба смотрела Галилея.
В страну, открытую варягами,
Плыла Колумба кораблея.
В страну открытую, забытую –
Таков удел любых Америк.
А старый мир стал картой битою,
Наивной картой Птолемея.
1939
«По небосклону двигалась луна…»
По небосклону двигалась луна
И отражалась в н-ской луже,
И чувствовалась в луже глубина,
Казалась лужа в миллион раз глубже.
1937
«Рекламы города цветут…»
Рекламы города цветут
Движеньем и огнём.
Четыре девушки идут
И думают о нём.
А почему не обо мне,
Чем хуже я его?
Ничем не хуже, но оне
Не смыслят ничего.
«Я ненавижу эти правила…»
Я ненавижу эти правила,
Они попрали все права.
Пускай судьба меня облаяла,
Но – сам себе я голова.
1940
«Будут гонки, либо ралли…»
Будут гонки, либо ралли –
Всё за те же гро́ши, –
Мы маршрут не выбирали
И машину тоже.
«А если пыль дорожная…»
А если пыль дорожная
И путь ведёт в Сибирь,
То всё равно как должное
Приемлю эту пыль.
«Путь азбучных истин неведом…»
Путь азбучных истин неведом,
Но он начинается с «я»,
И, может быть, именно в этом
Сермяжная правда вся.
1940
Псалом
В стихах ничего лишнего –
И в этом моё спасенье,
Живущий под кроной Всевышнего,
Под самой надёжной сенью.
Шатаюсь, как все, по городу,
Чёрт знает чего не выдумаю,
Но я говорю Господу:
Прибежище моё и защита моя.
А в своих стихах своего лица
Не могу я иметь разве?
Он избавит меня от сети ловца
И от гибельной язвы…
Всё равно, где минус и где плюс.
Всё пускай вверх дном,
Ужасов в ночи не убоюсь
И стрелы, летящей днём.
Язвы, ходящей во мраке,
Заразы, опустошающей в полдень, –
И уцелею в драке,
Чтоб путь до конца был пройден.
Скажу, что Господь – моё упованье,
Всевышнего я избрал своим прибежищем.
Когда доживу я до пированья,
То быть перестану посмешищем.
Страница 3