Поднимите мне веки - стр. 25

– Это как же они ухитрились в него все разом вогнать, да так, чтоб он не почуял? – усомнился я.

– Ежели загодя потрудиться, да поначалу все выварить и выпарить, то можно, – заверила моя травница и похвалила: – А ты молодцом, княже. Эвон яко управился, – кивнула она на ведро. – Ежели б ты сразу не учал с него смертное зелье изгонять, а меня дожидался, все – тогда и мне бы нипочем не управиться, ибо тут кажный часец[10] дорог, а так опробую кой-что, авось и удастся не пустить его на тот свет.

Но тут меня вызвали вниз. Оказывается, прискакал гонец из царских палат. Дескать, государь сей же час немедля требует своего престолоблюстителя во дворец.

Я выбежал на крыльцо, где посыльный царя отчаянно переругивался с двумя моими ратниками, решительно закрывавшими ему дорогу на лестницу.

– Я-ста от самого Дмитрия Иоанновича! – вопил гонец.

– А княж Мак-Альпин не велел никого из чужих пущати, – упрямо гудел в ответ здоровый, кряжистый Одинец.

Несмотря на всю тревожность ситуации, я поневоле восхитился этим упрямством и точным исполнением полученной от меня команды. Я ж и впрямь забыл, точнее, просто в голову не пришло оговорить такой случай.

Еле-еле успел вмешаться, поскольку гонец потерял терпение и, чуя поддержку десятка ратников, прибывших вместе с ним и сейчас угрюмо стоящих за его спиной, уже потянул саблю из ножен.

Правда, меня он тоже не пожелал слушать, равно как и мои пояснения насчет болезни Федора. Мол, велено ему вернуться в палаты только вместе с царевичем, и точка.

– Да при смерти он! – потеряв терпение, заорал я. – Куда ему сейчас во дворец-то?!

Посыльный опешил, но получил поддержку от сопровождающих.

– А хошь бы и при смерти, – со злым задором упрямо заявили за его спиной. – Ежели прибыл позовник от государя, стало быть, должон немедля явиться согласно повелению, а уж там поглядим.

А это еще кто у нас такой речистый? Судя по уверенности и по тому, что он стоит за гонцом, получается, что старший над десятком. И сдается мне, что я его уже где-то...

И в памяти всплыло недавнее: подворье Голицыных, мы с Басмановым за столом, и этот крепыш, что-то ставивший на стол и с плохо скрываемой ненавистью поглядывавший на меня. Помнится, я успел отметить, что у них с Дмитрием схожее строение тела – голова туго всажена прямо в широкие плечи.

Смутно знакомым он показался мне еще тогда, на подворье, но припомнить его я не сумел, да и сейчас не получалось.

Впрочем, это и неважно. Достаточно одного ненавидящего взгляда, устремленного на меня, чтобы понять – настрой у мужика решительный.

– И утаить не моги, – добавил гонец. – Мне доподлинно известно, что он тута скрывается. Матушка его обсказала.

Та-ак, значит, они вначале рванули к Запасному дворцу, а уж потом сюда...

А за воротами уже отчаянно вопили:

– Отравили, июды!

– Уморить порешили!

– Изверги!

Но громче и чаще над всеми прочими возвышалось яростное и многоголосое:

– Бей!

Но в ворота никто не ломился – лишь безостановочный топот людских ног.

Я удивленно пожал плечами. Это что – народ столь обеспокоен несчастьем, случившимся с Федором?

Оставалось невольно возгордиться – ай да Мак-Альпин, ай да сукин сын! Вон как изловчился, ухитрившись за считаные дни – и месяца не прошло – поднять престиж юного Годунова!

Придется открыть ворота, чтобы все объяснить людям, а заодно и успокоить их. Мол, хоть и велика была опасность, но сейчас с ним лекари, так что выживет престолоблюститель, непременно выживет.