Подмосковные вечера. История Вана Клиберна. Как человек и его музыка остановили холодную войну - стр. 16

Что касается Шостаковича, то он еще раньше, в 1936 году, был ошельмован и подвергнут остракизму, причем настолько страшному, что в течение нескольких месяцев его жизнь буквально висела на волоске. Новые атаки он встретил с ужасающим смирением.

«Опять, – писал он в открытом письме, – я уклонился в сторону формализма и начал говорить языком, непонятным народу… я знаю, что партия права, что партия желает мне хорошего. Я искренне благодарен за критику»[34].

Несмотря на это, музыку Шостаковича бойкотировали, его семью лишили всех льгот, а сам был уволен с работы в Ленинградской консерватории, где композиторы тайно обвиняли друг друга в формализме в надежде отвести схожие обвинения в адрес их собственных работ. Переходивший от спокойствия к вспыльчивости, от оправданий к раздражительности Шостакович синхронизировал часы в своей квартире, одержимо занимался уборкой, проверял эффективность работы почтовой службы, отправляя открытки самому себе…

В системе, где слово одного человека является законом, судьба другого человека может меняться с головокружительной скоростью. В 1949 году Сталин решил, что нужно направить Шостаковича в качестве делегата на Всеамериканскую конференцию в защиту мира (Cultural and Scientific Conference for World Piece), которая должна была состояться в марте в Нью-Йорке. Эта встреча была одним из самых смелых и успешных мероприятий Коминформа (Информационного бюро коммунистических и рабочих партий), который Сталин основал за два года до этого как щедро финансируемый канал координации международной политической борьбы. Конгресс проходил в залах гостиницы Waldorf-Astoria, выполненных в стиле ар-деко. Среди делегатов были американские либералы, в том числе композиторы Леонард Бернстайн и Аарон Копленд, которые высказались в пользу мирного сотрудничества. Но другие либералы организовали пикет, один из участников которого размахивал плакатом «Шостакович! Прыгай в окно!», намекая на недавний случай побега из генконсульства учительницы советской школы в Нью-Йорке[35].

Шостаковича представляли как выдающегося музыканта, свидетеля величия советской культуры, но роскошные условия проживания не могли компенсировать унижения, от которого он очень страдал. Когда на официальной пресс-конференции музыкант встал, по его лицу пробежал тик[36]. Опустив глаза, скрытые за толстыми стеклами очков в проволочной оправе, он начал читать подготовленное заявление, обвиняя западных «разжигателей ненависти» в «подготовке мирового общественного мнения к переходу от холодной войны к прямому противостоянию»[37]. В зале находился родившийся в России композитор Николай Набоков, который, как и его двоюродный брат Владимир, бежал от революции и принял американское гражданство. Набоков наблюдал, как Шостакович дрожащим голосом читал документ. Когда композитору оставалось дочитать совсем немного, он перешел на мягкий «радиобаритон» и хотел уже закончить свою речь, но тут Набоков решил показать фальшь происходившего[38]. Вскочив на ноги, он громко спросил, поддерживает ли композитор действия советских властей, которые недавно поливали грязью его великого соотечественника Игоря Стравинского. Шостакович преклонялся перед Стравинским как композитором, хотя и не всегда высоко ценил его как человека. Но тут он был вынужден как попугай повторить официальную точку зрения. Для Набокова это стало достаточным доказательством того, что Шостакович был не свободным человеком, а послушным орудием своего правительства