Подмастерья бога - стр. 13
– Кто такие медики, Глеб, если подумать, особенно мы – хирурги? – задал вопрос профессор и тут же сам ответил на него: – Подмастерья Бога, друг мой. Господь в щедрости своей наделил нас правом подстраховывать, исправлять ошибки, допущенные природой. Ну, например, врождённые пороки. Поспешил Бог или отвлёкся, не уследил и что-то пошло не так, родился человек с дырой в сердечной перегородке. Умрёт ведь с таким сердцем, не вытянет жизненные нагрузки. А тут мы с тобой нашими умелыми руками возьмём и поставим заплатку на эту дыру, и проживёт наш человек долгую и интересную жизнь, может сделает что-нибудь важное для всего человечества. Представляешь, какие мы с тобой счастливчики, Глеб! А акушеры, которые первыми принимают в свои руки новую человеческую жизнь? Быть причастными к чуду творения, беречь его и хранить – вот счастье и великая ответственность врача. И не можем, не имеем мы права переводить его в доллары, евро или рубли. Ибо жизнь бесценна сама по себе! Людей, особенно больных людей, надо просто любить и помогать им всеми силами и возможностями, данными тебе Создателем, не думая о личной выгоде.
Они медленно шли по дорожке парка, и тёмные громады деревьев окружали их со всех сторон, вслушиваясь в тихую беседу учителя и ученика.
– Всё правильно, Алексей Иваныч, – кивнул Глеб, – да только в медицине без денег никак. Вон каких безумных деньжищ стоит техника! Один ультразвуковой аппарат, как однокомнатная квартира в Питере. Как говорит Сева Ярцев, денег много не бывает.
– Согласен с господином Ярцевым! – ответил профессор. – Если человек попал в плен к Мамоне, если впустил в свою душу демона сребролюбия – пиши пропало! Сколько бы денег у него не было, всё будет мало. Всегда захочется ещё. Всегда найдется тот, кто богаче, у кого больше, у кого шикарнее. И этой безумной гонке не будет конца. А ведь заканчивается жизнь у всех одинаково. И ТУДА не возьмёшь с собой ни копеечки.
– «Кошелёк к гробу не прибьёшь!», как говаривал один мудрый человек из моего детства, – усмехнулся Глеб.
– Даже если прибьёшь, то на границе конфискуют как контрабанду! – Алексей Иванович перешёл на шутливый тон. – Но ты, Глебушка, человек с чистой душой. За тебя я спокоен. Только не водись с такими как Ярцев. Гнилой он изнутри, это я своим опытным глазом вижу. О, вот мы и домой пришли.
Сквозь путаницу голых ветвей замелькали огоньки, жёлтым светом окон манившие путников к себе, в тепло и уют. У дверей подъезда Глеб замялся, ковыряя носком ботинка выбоину в асфальте.
– Я, Алексей Иванович, наверное, всё-таки откажусь от вашего предложения. Завтра рано вставать, да и мешать вам не хочется.
Леденёв решительно взял его под руку и силой потащил в подъезд.
– Ты никому не мешаешь, Глеб! Прекрати эти глупости говорить! Катя каждый день спрашивает, когда ты к нам придёшь. Машенька к тебе как к сыну относится. Пошли, пошли, отказ не принимается!
Они поднялись по старинной лестнице с полустёртыми ступенями на третий этаж и остановились возле высокой, морёного дуба, двери квартиры. Дом был ровесником первых университетских клиник, ему перевалило уже за полтора века. Несколько таких домов архитекторы сразу построили для профессорско-преподавательского состава. Предки Алексея Ивановича с радостью и гордостью обживали эти просторные комнаты с высоченными потолками, украшенными лепниной. Но дом давно состарился и напрашивался на капитальный ремонт, которого ждали уже много лет. И который, как линия горизонта, звал, манил, казалось, только руку протяни, но… оставался недосягаемой мечтой. Двери между комнатами скрипели проржавевшими петлями и плохо закрывались, старые дубовые паркетины пели хором арии из разных опер, едва нога ступала на них, лепнина во многих местах обвалилась…