Под южными небесами. Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Биарриц и Мадрид - стр. 12
Николай Иванович, видя, что к супруге его несколько вернулось расположение духа, с сожалением говорил:
– Бордо, Бордо… Какой мы случай-то хороший опустили! Были в Бордо и не выпили настоящего бордо. Похвастаться бы потом в Петербурге можно было, что вот так и так, в самом бордосском винограднике пил бордо.
– И так похвастаться можешь. Никто проверять не будет, – отвечала супруга.
– Но еще Бордо – бог с ним! А что в Коньяк мы не заехали, так просто обидно! – продолжал он. – Век себе не прощу. И ведь как близко были! Чуть-чуть не доезжая Бордо в сторону… А все ты, Глаша!
– Да, я… И радуюсь этому…
– Есть чему радоваться! Это была бы наша гордость, если бы мы побывали в Коньяке. Оттуда бы я мог написать письмо Рукогрееву. Пусть бы он затылок себе расчесал от зависти. Вином человек иностранным торгует, а сам ни в одном винном городе не бывал. А мы вот и не торгуем вином, да были. Даже в Коньяке были! Шик-то какой! И написал бы я ему письмо из Коньяка так: «Коньяк, такого-то сентября. И сообщаю тебе, любезный Гаврила Осипович, что мы остановились в Коньяке, сидим в коньяковском винограднике и смакуем настоящий коньяк финь шампань». Каково? – подмигнул жене Николай Иванович.
– Брось. Надоел, – оборвала его супруга взглянула на даму с усами и проговорила: – И неужели эта ведьма усатая поедет с нами вплоть до Биаррица?!
Молчавшая до сего времени усатая дама вспыхнула, сердито повела бровями и ответила на чистом русском языке:
– Ошибаетесь, милая моя! Я не ведьма, а вдова статского советника и кавалера! Да-с.
7
Выслушав эти слова, произнесенные усатой дамой, Глафира Семеновна покраснела до ушей и мгновенно уподобилась Лотовой жене, превратившейся в соляной столб. Разница была только та, что Лотова жена окаменела стоя, а мадам Иванова застыла сидя. Она во все глаза смотрела на мужа, но глаза ее были без выражения.
Сам Николай Иванович не совсем растерялся и мог лаже вымолвить после некоторой паузы:
– Вот так штука! А вы, мадам, зачем же притворились француженкой? – задал он вопрос усатой ламе, но не смотря на нее, а устремив взор в темное пространство в окошке.
– Никем я, милостивый государь, не притворялась, а сидела и молчала, – отвечала усатая дама.
– Молчали, слушали, как мы с женой перебраниваемся, и не подали голоса – вот за это и поплатились, – произнес он опять, несколько помолчав. – А мы не виноваты. Мы приняли вас за француженку.
– Еще смеете оправдываться! Невежа! Кругом виноват и оправдывается! – продолжала усатая дама. – И вы невежа, и ваша супруга невежа!
– Вот и сквитались. Очень рад, что вы нас обругали.
– Нет, этого мало для таких нахалов.
– Ну, обругайте нас еще. Обругайте, сколько нужно, – вот и будем квиты.
– Я женщина воспитанная и на это не способна.
Она отвернулась, прилегла головой к спинке вагона и уж больше не выговорила ни слова.
Глафира Семеновна стала приходить в себя. Она тяжело вздохнула и покрутила головой. Через минуту она вынула носовой платок, отерла влажный лоб и взглянула на мужа. На глазах ее показались слезы, до того ей было досадно на себя. Муж подмигнул ей и развел руками. Затем она попробовала улыбнуться, но улыбки не вышло. Она кивнула на отвернувшуюся от них усатую даму и опять тяжело вздохнула. Николай Иванович махнул жене рукой: дескать, брось. Они разговаривали жестами, глазами. Собачонка, лежавшая на коленях усатой дамы, видя, что Николай Иванович машет руками, опять зарычала. Усатая дама, не оборачиваясь, слегка ударила ее по спине.