Под южными небесами. Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Биарриц и Мадрид - стр. 10
Метрдотель поклонился и поблагодарил.
– Зачем же ты ругаешься-то, Николай? – заметила мужу Глафира Семеновна. – Нехорошо.
– Ведь он все равно ничего не понимает. А мне за свои деньги отчего же не поругать? – был ответ.
– Тут русские есть в столовой. Они могут услышать и осудить.
Часу в четвертом поезд остановился на какой-то станции на три минуты, и можно было перейти из вагона-ресторана в купе. Супруги опрометью бросились из него занимать свои места. Когда они достигли своего купе, то увидели, что у них в купе сидит пассажир с подстриженной а-ля Генрих IV бородкой, весь обложенный французскими газетами. Пассажир оказался французом. Читая газету, он курил и, когда Глафира Семеновна вошла в купе, обратился к ней с вопросом на французском языке, не потревожит ли ее его курение.
– Если вам неприятен табачный дым, то я сейчас брошу сигару, – прибавил он.
Она поморщилась, но разрешила ему курить.
Николай Иванович тотчас же воскликнул:
– Вот видишь, видишь! Француз сейчас скажется. У него совсем другое обращение. У них все на учтивости. Разве может он быть таким невежей, как давешняя швейцарская морда, заставлявшая нас стоять на тормозе! Me комплиман, монсье… Вив ли Франс… Ну – рюсс… – ткнул он себя пальцем в грудь и поклонился французу.
Француз тоже приподнял свою дорожную испанскую фуражку.
– Зачем ты это? С какой стати расшаркиваться! – сказала мужу Глафира Семеновна.
– Ничего, матушка. Маслом кашу не испортишь. А ему за учтивость учтивость.
Поезд продолжал стоять. Вошел кондуктор, попросил билеты и, увидав, что супруги едут в Биарриц, сообщил, что в Бордо им надо пересаживаться в другой вагон. Фраза «шанже ля вуатюр» была хорошо известна Николаю Ивановичу, и он воскликнул:
– Коман шанже ля вуатюр? А нам сказали, что ту директ… Коман?
– Коман шанже? Сет вагон е пур Биарриц… – возмутилась в свою очередь Глафира Семеновна.
– Нет, мадам, в Бордо в шесть часов вечера вы должны переменить поезд, – опять сказал ей кондуктор по-французски, поклонился и исчез из купе.
– Боже мой! Это опять пересаживаться! Как я не терплю этой пересадки! – вырвалось у Глафиры Семеновны.
6
В шесть часов вечера были в Бордо. Поезд вошел под роскошный, но плохо освещенный навес из стекла и железа. Пассажирам, едущим в Биарриц, пришлось пересаживаться в другой вагон. Супруги Ивановы всполошились. Явился носильщик в синей блузе. Глафира Семеновна сама сняла с сетки свои картонки со шляпами.
– Ты как хочешь, а эти две картонки я не могу поручить носильщику, – говорила она мужу. – Неси ты сам…
Николай Иванович сделал недовольное лицо.
– Но это же, душечка… – начал было он.
– Неси, неси. Вот эта шляпка стоит восемьдесят три франка. Больше четырех золотых я за нее заплатила в Париже. А носильщик потащит ее как-нибудь боком – и что из нее будет! Неси…
И муж очутился с двумя картонками в руках.
– Биарриц… Вагон авек коридор, же ву при… – скомандовала Глафира Семеновна носильщику и торопила его.
– Будьте покойны, мадам… Времени много вам. Здесь вы будете сорок минут стоять, – отвечал ей старичок носильщик и поплелся как черепаха.
Поезд в Биарриц был уже готов, но стоял на противоположной стороне вокзала, на другом пути. Это был поезд Южной дороги. В нем уже сидели пассажиры.
– Вагон авек коридор, авек туалет, – напоминала носильщику Глафира Семеновна, но в поезде не было ни одного вагона с коридором. Все вагоны были старого французского образца с купе, у которых двери отворялись с двух сторон. – Варвары! – сказала она. – Вот вам и французы! Вот вам и цивилизованная нация, а не может понять, что вагоны без уборной быть не могут.