Под прикрытием - стр. 17
Touts will be shot…
Оставшиеся трое, конечно, должны поступать так, как предписано инструкцией – найти укрытия, занять круговую оборону и дождаться подкрепления. Но, во-первых, один из корчащихся в луже крови на асфальте – радист группы и рация у него. А во-вторых, бросить тех, с кем ты завтракал утром в столовке, истекать кровью на дороге – выше сил любого. Я бы не бросил. Трое оставшихся в живых уже не отслеживают то, что происходит вокруг, они бросаются к распростертым на асфальте фигурам в зеленом камуфляже. Я спокойно поднимаю винтовку, цели плохо видно из-за дыма, но все же видно.
Шлеп. Шлеп. Шлеп.
На винтовке глушитель, поэтому звук выстрела в этом калибре не слышен вообще. На каждом из солдат патруля бронежилет, но винтовка настолько точна, что позволяет укладывать пули ровно в ту точку на человеческом теле, какую ты хочешь. Винтовка – американская, развлекательная, производства Ruger, самая распространенная модель десять-двадцать два. Пуля этого калибра, несмотря на малый вес и малую энергию, на близкой дистанции очень опасна – она свинцовая, безоболочная и причиняет тяжелейшие ранения. Двое убиты чисто, в голову, третий дернулся, и пуля попала в шею – тоже не жилец. Мгновение – и трое оставшихся в живых падают на асфальт, окропляя его кровью, которой тут и так более чем достаточно.
Еще семь выстрелов, один за другим – негоже оставлять раненых мучиться на дороге. Все равно не выживет никто, так зачем добавлять им лишние минуты страдания. Семь выстрелов – семь трупов. Еще десять жертв на алтарь бессмысленной и беспощадной гражданской войны…
Touts will be shot…
Винтовку я кладу в кучу хлама, осторожно выдергиваю чеку гранаты. Если сюда поднимется неопытный человек, его ждет сюрприз. А если и опытный – без разницы, на винтовке отпечатков пальцев нет, даже заряжал я ее в перчатках.
Спускаюсь – очень хорошо, что в старых домах есть черный ход для прислуги. Потому-то я и выбрал это место и этот дом. Дверь я заблокировал внизу, поскольку, если мне повстречается гражданский, его придется убить, а я не убийца и не террорист. Все мои цели являются либо полицейскими, либо военнослужащими, которые взяли в руки оружие, встали под британский флаг – и поэтому, по правилам войны, являются моей законной добычей. Я с полным правом могу назвать себя диверсантом, солдатом на войне. Войне тайной, необъявленной, но тем не менее. Нам тогда тоже ничего не объявляли – просто пришли и начали убивать.
Двор – темный, сырой, из окон почти ничего не видно, особенно если знаешь, как нужно идти. Если и увидит кто, потом не сможет дать описание, обычный человек, роста выше среднего, усы и густая борода, очки, ничем не примечательная одежда. Да и не любят здесь откровенничать перед полицейскими – как с той, так и с другой стороны…
Двор, за ним еще двор, дальше скрытая стоянка с автоматической системой пропуска – скормил автомату купюру и все. Телекамеры я вывел из строя – подцепил маломощную хлопушку.
Вот и моя машина – темно-серый «Форд-седан», неприметная, но с очень мощным двигателем, куплена подержанной. Двигатель отзывается мурлыканьем, но при необходимости это мурлыканье перейдет в грозный рев. Отцепляю грим, привожу себя в порядок – все элементы грима я выброшу в мусорный бачок по дороге. Костюм и так сойдет, а плащ придется сжечь. Уличных камер видеонаблюдения опасаться не стоит – их разбивают и протестанты, и католики, в городе не осталось ни одной. Даже дешевые камеры наблюдения на магазинах, которые устанавливают по требованию страховых компаний, и те разбивают.