Под прицелом - стр. 14

Я поднимаю глаза и вижу Веру.

– Всё в порядке, – говорю я самую неуместную сейчас фразу.

– Наташа вернулась, – заявляет она. – Живая.

Я выдыхаю. Хотя бы это. Живая.

Подойти и посмотреть на погибших просто нет сил. Через пять или десять минут я слышу, как командиру докладывают:

– Четыре бойца погибли, шесть раненых.

Тот нецензурно ругается.

– Распорядиться о подкреплении, – слышу приказ.

– Надо похоронить, – робко вставляет чей-то голос.

– Да, надо, – совсем другим, немного потерянным голосом соглашается командир и уходит.

Настроение царит мрачное.

Следующий час уходит на процедуру погребения. Я всё же нахожу в себе силы встать и посмотреть, кто погиб. Нужно проститься. И вижу парня – молодого, не старше нас, который не далее, чем вчера, рвался в бой. Вот и всё. Кончилась его война.

Двое других чуть постарше. Лицо одного изуродовано, так что я лишь по рассказам понимаю, кто это. Четвёртому лет сорок – но разве это возраст, чтоб умирать?

Какое-то время слышится лишь шёпот ветра и звук земли, бьющейся о лопату. Я не могу это выдержать и ухожу в сторожку. В комнату к Саше приносят самого тяжёлого раненого. Это Витя – весёлый и беспечный балагур-весельчак – таким мы его все узнали. Он умел разрядить обстановку, внести ярких красок в наше напряжённое ожидание чего-то страшного. Я слушала его иногда и представляла, каким он был раньше, в нормальной жизни. Всегда желанный гость в любом дружеском застолье, покоритель женских сердец и острослов. Но сейчас он имел вид столь жалкий и растерянный, что сердце невольно сжалось от боли. Война никого не щадит. И пуля летит без разбору – в парней и девчонок, молодых и поживших, оптимистов и ворчунов.

Витя явно старался сдержаться, не пугать окруживших его любопытных девчонок, но, заметив врача, не смог скрыть – в его глазах светился вопрос и надежда.

– Доктор… – только и сказал он.

– Тихо-тихо, – ответил врач и начал свои процедуры, оставив лишь Люду как ассистентку.

Мы с Верой вышли, занялись готовкой. Ни одна из нас не обронила ни слова.

Когда наливали чай, я снова чуть не заплакала. У молодого паренька, которого сегодня не стало, была своя кружка – смешная такая, с Микки Маусом. Он торжественно вручил нам её в первый день и сказал, что пить будет только из этой – захватил с собой, и она будет напоминать ему о доме. Только вчера он пил из неё свой чай. А сегодня – так странно – кружка с Микки Маусом есть, а его нет… Я не знала, что с ней делать. Отставила в сторону.

Вера это заметила, и в её глазах тоже застыли слёзы.

Мы ничего не сказали друг другу.

Завтрак прошёл в молчании. Солдат за столом было гораздо меньше, и добавки сегодня никто не просил. Все молчали. Все усердно пытались делать вид, что ничего не случилось. Знают, что завтра и их могут так же, но вида не подают. Это называется владеть собой.

В обед обстановка не лучше. Несколько раз в нашу сторожку заходит врач, но мы с Верой так и не решаемся спросить, как Витя и стало ли ему лучше. А Люда молчит. Вышла из комнаты, помогла нам с готовкой и сразу к Сан Санычу.

А вечером Вити не стало. И его место в комнате занял другой раненый.

Утром я разлепляю глаза от того, что кто-то трясёт меня за плечо.

Открываю глаза – это Вера. С мрачным лицом, ни тени улыбки, хотя обычно она жизнерадостная – насколько это возможно в такой обстановке, конечно. Но вчерашний день всех подкосил.