Почти три года. Ленинградский дневник - стр. 10
Иногда многие тяжело раненные спят или думают о чем-то своем. Но все же им приятно, что кто-то приходит и беседует с ними.
С горечью говорят они о немецкой технике, о том, что у нас недостаточно авиации и танков. Один все повторяет жарким, трудным шепотом:
– Таночков бы нам, таночков!
Другой, командир без ноги, раненный под Кингисеппом, сказал:
– Я готов еще принять на себя раны, только бы война хорошо кончилась.
Третий, тоже раненный в ногу, с медалью «За отвагу», трогательно пришпиленной к ночной сорочке, говорит:
– Только бы эту саранчу отогнать! – Это он о фашистских самолетах.
Четвертый оказал о траншеях и блиндажах:
– Не дают земле покоя.
25 сентября 1941 года
Во время тревоги раненые мрачнеют. Их угнетает сознание собственной беспомощности, неподвижности. Ведь большинство не в состоянии сделать ни одного шага.
На днях я сидела в палате, в центре комнаты, на табурете, и читала рассказ Горького. Вдруг завыли сирены, зенитки наполнили все небо. Грохнула бомба, зазвенели стекла.
Я сидела на табуретке без спинки, даже прислониться не к чему. Кругом окна, окна… И раненые, беспомощные люди невольно смотрят на меня, здоровую: как я? А я собрала всю свою волю; переждав гул, читаю, слежу только за тем, чтобы голос не дрогнул.
Но, придя домой, сразу вся ослабела от пережитого страха, даже прилегла на полчасика.
Про бомбу бойцы знают, но говорят о ней вскользь. Известно ли им, что она до сих пор лежит не взорвавшаяся?
27 сентября 1941 года
Бомба все лежит. Подрывники выбиваются из сил, а она, как страшный клад, не дается в руки, уходит все дальше в землю. Что наработают за день, ночью идет прахом.
Земля у нас в саду вся изрыта: «Не дают покоя земле».
28 сентября 1941 года
Сегодня состоялся общегородской митинг женщин Ленинграда. Мы с редактором «Смены» писали всю ночь обращение. Во время очередной ночной тревоги соседи из верхних этажей спустились в квартиру редактора и скорбно сидели с детьми в передней под вешалкой: в бомбоубежище почему-то не пошли.
В чужом доме налет гораздо страшнее, чем у себя дома.
29 сентября 1941 года
Бомба все лежит. Мы уже почти забыли о ней, но она еще опасна.
4 октября 1941 года
Пришлось устроить настоящую штольню, вбить в землю деревянные шпунты и тем задержать бомбу на определенной глубине.
Сегодня, наконец, нас позвали взглянуть на нее. Мы с И. Д. пошли в отгороженную часть сада, куда все это время никого не пускали.
Тяжелая фугаска лежала вся на виду: огромная, окрашенная в голубоватый цвет, с желтыми подпалинами, с заостренным рылом и тупым задом.
Взрыватель был отвинчен, и из глубины бомбы длинной лопаточкой, смоченной водой, выгребали зеленоватую глину, такую незлобивую на вид. Это был тротил – взрывчатое вещество.
Теперь бомба увезена в военный музей. Кусок стабилизатора я оставила себе на память.
5 октября 1941 года
Бомба не выходит у меня из головы. Начала писать о ней размером моего «Путевого дневника».
Получила письмо из Чистополя от 18 августа. Жанна пишет о мальчике:
«Он сильно похудел, но вырос. Ест уже каши, кисель».
Какое счастье, что они там!
10 октября 1941 года
Мы оставили Орел.
По прежнему грозно очень на Вяземском и Брянском направлениях: немцы снова наступают.
Под Москвой земля ровная: ни гор, ни долин, ни моря. Как на этой ровной земле удержать лавину вражеских танков?