Почему Я? Часть 2 - стр. 37
Еще через какое-то время Алексей попросил ее руки. Сказка состоялась. Женя летала. Она была счастлива как никогда. Хлопоты по подготовке к самому важному торжеству в жизни каждой девушки – собственной свадьбе – такие приятные, хоть и надо переделать уйму дел: заказать зал, выбрать лимузин и пригласительные, посуду на стол, торт, да еще много, много всего мелкого и крупного. Она уже примеряла свадебное платье, когда вдруг почувствовала непонятную тянущую боль внизу живота.
– Наверное, ты беременна, – лукаво щурясь, предположила мама. – Обязательно сходи к врачу.
Врач как будто окатил ледяным душем, его вердикт был беспристрастным, безжалостным и таким ужасным… Сейчас у докторов не принято жалеть пациентов. Не знаю, почему они вдруг стали такими бездушными, а может, последователи Гиппократа всегда были такими. Они говорят пациентам все прямо, без утайки, без обиняков и какой-либо деликатности, не давая им ни единого, пусть самого иллюзорного, шанса. Каждое их слово, пока они зачитывают диагноз, звучит как забитый в крышку твоего гроба гвоздь. Они даже не удосужатся хотя бы ради приличия отвести глаза, в упор рассматривая больного как некую распластанную на операционном столе, приготовленную для препарации лягушку, пока выносят свой страшный приговор, словно имеют какое-то особое право быть самой главной истиной в последней инстанции, и от этого становится еще более жутко. Почему-то для них совсем неважно, как при этом себя чувствует человек, которому только что поставили страшный диагноз, что у него происходит внутри, в душе. Какой холодный липкий ужас – до крика, – испытывает он. Онкология – четвертая стадия. Срочная госпитализация. У Жени все внутри оборвалось.
– Сколько у меня осталось времени? – чуть заикаясь, но стараясь собрать волю в кулак, спросила она.
– Нисколько, – покачал головой он в ответ.
– Но как же так? У меня свадьба, гости, лимузин, зал. Все распланировано, мне нельзя, я хочу замуж.
Химиотерапия не помогла. Женя, Женечка, красивая красавица, угасала на глазах, она сгорела за пару недель. Алексей не отходил от ее кровати до последнего, не отпуская, крепко держал маленькую, слабеющую с каждым днем ладошку в своей большой и крепкой мужской руке. Как будто этим мог удержать Женю, не дать ей уйти, спасти от Костлявой.
Никто так и не увидел Женю в белом подвенечном платье. Ни Алексей, ни многочисленные друзья, знакомые и родственники, которые пришли проводить ее в последний путь. Оно, платье, отпаренное, отглаженное, но невостребованное, осталось висеть в шкафу на вешалке.
Отпевали Женю в черном строгом платье. Над могильным холмиком из свежевырытой земли, облокотившись о деревянный залакированный православный крест, стоял ее портрет в темной рамке с траурной лентой наискосок, утопающий в цветах.
***
Я оторвался от монитора.
– Вопросы, возражения? Может, другую кандидатуру хотите рассмотреть? – спросил я у своей команды, заглядывая поочередно каждому в глаза.
Взгляд остановился на Жанне, потому как она нахмурила лоб, видно было, что ее одолевают какие-то сомнения.
– Что не так? – поинтересовался я.
– Слушай, Олег, – обратилась она ко мне, в задумчивости теребя мочку уха. – Но ведь эта девушка умерла не в результате несчастного случая, как все мы, а от неизлечимой болезни.