Почему русским нельзя мечтать? Россия и Запад накануне тотальной войны - стр. 31
Подобную злобу невозможно устранить правовыми методами. Без понятий нравственности, морали, совести они неэффективны. Да и сама система, даже после уроков Эйхмана, Гитлера и нацизма, также направлена не на искоренение зла, а на его поддержание, облаченного, правда, в светоносные одежды. Дело не в личностях злодеев или тиранов, а в системе, которая ситуациями и обстоятельствами порождает их.
Европейское общество выстраивалось с учетом иных угроз, а те, что существуют сегодня, возможно, и прогнозировались, но не были должным образом оценены. При этом страны, потянувшиеся к Западу, излишне понадеялись на систему безопасности, выстроенную сугубо с учетом интересов одного гегемона. Более того, эти государства в принципе во многом утратили самостоятельность, получив зависимость не от внутренних, а от внешних факторов.
«Универсальные ценности», «единый мир», «мир без границ» – все это уже не работает. Они не могут проецироваться на мир, скрепляя его. Даже в самой Европе они больше не эффективны. Глобальный мир – эта вавилонская башня, выстроенная с такой помпой, – разваливается по этажам. Свидетельством тому – и Brexit в Великобритании, и референдум в Каталонии. Подобные истории – не частности, а закономерности, вытекающие из хода новой европейской истории. Все тот же антиутопист, а на деле реалист Ору-элл писал: «История заключается лишь в подъемах и крушениях материальных цивилизаций – одна вавилонская башня падает вслед за другой».
Это, собственно, не значит, что завтра, как то любят вопить с экранов наши пропагандисты, Европа развалится и прекратит свое существование, потому что давно сгнила, нет. Это значит лишь то, что та мораль, та идеология, та религия, если угодно, которая существует на Западе, сегодня больше не может считаться универсальной, эффективной – она не способна убедить и объединить ни тех, кто находится в Европе, ни тех, кто находится вне ее. И реакцию на нее – резкую, подчас агрессивную – нельзя унять полицейскими дубинками и слезоточивым газом.
Однако референдум о независимости в Каталонии показал, что одной народной воли для отделения – изъятия себя из единого целого – мало. Нужна серьезная поддержка власть держащих. У Каталонии же, по сути, не нашлось ни одного могущественного союзника. Лидеры Евросоюза под копирку твердили, что у них есть только один собеседник – Мадрид. Россия, по обыкновению, отмалчивалась, а финансисты, хотя мы помним Косово, где всем заправлял Джордж Сорос, не связывались с каталонцами. Те оказались одни против мира, засыпанные фейками и непониманием. Но прецедент случился.
Тенденция эта будет лишь усиливаться, если европейцам, как лапшу быстрого приготовления, продолжат запаривать универсальные, общечеловеческие ценности. Дело ведь не только в национальных, политических или социальных причинах – фокус в том, что не работает сама идеология. И тем опаснее экспортировать ее в мир. Меж тем Запад с настойчивостью алкоголика, берущего штурмом утренний гастроном, продолжает это делать, не скрывая, что общечеловеческие ценности – это сугубо их ценности, сформированные англосаксами и романо-германцами. Единая цивилизация и культура – это их культура и их цивилизация.
Важно еще и вот что. У европейского сепаратизма есть причина, впаянная в основу доминантной системы: тезис Локка о том, что гражданское общество изначально возникло для защиты от бедных. Регионы, где закипает сепаратистский бульон, – это регионы с достатком. Там много пожилых, состоятельных людей, которые элементарно не хотят делиться завоеванными благами с теми, кто менее успешен. Эта беда свойственна всей Европе. Холеные и сытые европейские пенсионеры – дай Бог, чтобы российские старики выглядели вот так, это лучшая реклама страны в мире, – катаются по миру, а мир меж тем приходит в их дом с голодными до благ варварами. От них необходимо защищаться, потому что система делать этого не хочет, а скорее даже – не может. Ведь в нее запрограммировали свободу, равноправие и прочие демократические ценности, которые эффективны как таблетки плацебо, но не как реальное средство.