Поцелуи под омелой - стр. 3

– А вдруг маньяк? Будешь страстно дышать мне в динамик, рычать через слово: «Ты моя-а-а».

Матрас прогнулся под весом незнакомца, и я невольно придвинулась ближе. Еле уловимый аромат пряной вишни, терпкий и согревающий, долетел до меня сквозь шлейф стандартного запаха гостиничного геля для душа.

Я протянула руку в непреодолимом желании прикоснуться к спине незнакомца. Ни его имя, ни «странности» меня сейчас не волновали. Все мы с приветом.

– Есть опасение, что у маньяка здесь женское лицо.

Мужчина обернулся, практически не оставив мне шанса на спасение. Да я и не хотела. Подцепив пальцем шнурок с причудливым кулоном в виде древа жизни, я потянула его на себя. Горячее дыхание щекотало кожу, вишня полностью перебила остальные ароматы.

Большим пальцем я очертила линию челюсти. Все в этом мужчине идеально: и мягкость прядей, и светлая щетина, и ровный нос.

– Замуж не пойду, – сообщил он. Прямо на границе между поцелуем и дыханием рот в рот. – Жениться тоже не буду. Но разрешаю меня подобиваться. Если что, я люблю чебуреки, борщ с галушками и болею за «Чемпион»!

И все напряжение убило моим громким хохотом.

Гудели ноги, мышцы изнывали от чрезмерной физической активности. Поясничный отдел и несколько ссадин напомнили, что в тридцать один трудно стать гимнасткой в узком пространстве душевой кабины. Потому сейчас я немножко страдала от утренних приключений с очаровательным незнакомцем в свитере с оленями.

Страсти – это хорошо, но здоровье не резиновое!

Поколупав лед у двери подъезда, я сделала круг и поежилась от холода. Столица радовала декабрьскими морозами в преддверии праздника, потому руку без перчатки нещадно щипал ветер. Пальцы покраснели, держать смартфон с каждой минутой становилось все труднее. Во мне загорелось стойкое желание уйти на месяц в глубокую спячку для восстановления ресурсов организма.

– Твой соловей имя-то назвал? Или улетел раньше, чем принесли завтрак?

Круглое лицо подруги заняло весь экран. Видеосвязь передавала не только вздохи интереса Ирины Сорокиной, но и крики ребенка.

– У тебя там будущий стакан воды в старости надрывается, – прокомментировала я вопли маленького Сережи.

Ирочка пожала плечами и немного отвела руку. Привычный хлам в спальне сменился игровой зоной, где сидел ее четырехлетний сын. Он избивал плюшевым динозавриком остатки железной дороги и радостно вскидывал ручонки. Потом замирал, чтобы через несколько секунд заголосить на всю квартиру.

Я посочувствовала соседям. В панельном доме с картонными стенами юный террорист представлял собой настоящую звуковую бомбу.

– Сержик играет, – сказала Ира.

– Возникает ощущение, что он расширяет тебе жилплощадь. Хочет выселить соседей из дома и превратить вашу двушку в дуплекс, – скептически заметила я.

– Должен же быть в моей семье настоящий мужчина? Матери-одноночке и так живется несладко.

– Одиночка, – поправила я Сорокину на автомате и вновь покосилась на металлическую дверь.

Память воскресила карту из приложения, затем адрес на клочке бумаги. Нет, все правильно. Иван Петрович Штерн проживал в исторической части Москвы неподалеку от Китай-города и в пяти минутах от метро Лубянка. Восьмиэтажная сталинка на четыре подъезда, вокруг нее шум улиц и где-то дальше находится сквер.

Вроде не ошиблась.