Поцеловать небеса. Книга 1 - стр. 11

Когда «волшебные», проржавевшие в пределах нормы, дверки контейнера отворились, я неслышно охнула, ибо все, что находилось внутри, стало совершенно непригодным для использования. Вымытый мною прибалтийский кухонный гарнитур, вычищенная мягкая мебель производства Беларусь, пакеты и коробки с вещами, уже не помнимыми мной: все находилось в плачевном, стыдном, неприглядном состоянии. Я помню, как мне стало неловко перед моими молчаливыми собутыльниками за всю убогость представшей взору картины. Пауза, пожалуй, слегка затянулась, я умоляюще посмотрела на маму, и та приняла мой взгляд, как призыв к действию.

– Ну, мальчики, за дело! А то водочка прокиснет!

«Мальчики» не заставили просить себя дважды. Василий из МАЗа дал прицельный задний ход, и мои шмотки, а отныне – шабалы – полетели из одной тары в другую.

Если честно, хотелось бросить все прямо там, под палящими июльскими лучами. Не помнить, не видеть, не знать. Но за все «было уплачено», и караван продолжал идти в направлении, указанном перстом судьбы. Женька внезапно застыл, держа в руках какую-то книжицу, выпавшую из общей массы предметов. Это была книга Марины Влади «Владимир, или прерванный полет».

– Можно, я возьму ее себе? – спросил он умоляюще-жалостно.

– Да, возьми, конечно. На память…

У меня не было причин не уважать его последнего желания. Ведь мы расставались навсегда.

– Ой, а мне нечего тебе дать!

– Не надо, Женя, – усмехнулась я. – Я и так тебя никогда не забуду.

И это оказалось правдой…

Все.

Мы уехали, оставив на раскаленном бетоне контейнерной станции двоих людей странно-печального вида с початой бутылкой водки и книжицей в руках. И, оглянувшись, я всерьез поверила в искренность их печали…

…Но водитель по имени Василий не позволил разлиться моей грусти дальше объездной воронежской дороги. Он был уверенным и добрым малым. Ему даже не приходило в голову, что он может кому-то не понравиться.

Для переезда я была одета, пожалуй, слишком шикарно: накладной каштановый хвост, атласная кремовая блуза и трикотажные, бежевые брючки. Внутренне я была готова к потере этой части гардероба, а потому, несколько свежих пятен солидола на моей попе, ничуть меня не расстроили. Я решила так – если уж у меня ничего нет, то я выиграю эту войну хотя бы внешностью, ну, на крайний случай, интеллектом. И в этом был свой резон. Смелостью города брали.

Доехали мы без проблем или приключений. Василий вел медленно, дабы не растрясти груз. По-пути несколько раз останавливались и даже нелегально набрали кукурузы с огромной неохраняемой плантации. Особенно это понравилось моей дочери. Она так заливисто хохотала среди высоких стеблей и так упрямо тянула початки, силясь оторвать их своими маленькими ручками, что я не выдержала, схватила ее в охапку и подумала: «Все получится. Непременно получится, пока мы вместе!»

Только вот – что получится? Мне никак не удавалось оформить свою просьбу к небесам в одном осмысленном предложении. Чего я все время хотела? Боюсь, чего хотела, то и получала. И не на что жаловаться!

Мы приехали в Н., когда солнце уже клонилось к закату. Чем ближе становилось неизвестное, тем грустнее становились и наши лица. Я никогда не жила в русской деревне, кроме как в детстве, из которого мало что помню. Моя бабушка доила коров под Горьким, в далеком селе Сява, а я, маленькая, искусанная комарами девчушка, переживала там свое очередное лето. Это все, что я знала о бабушке и о деревне…