Размер шрифта
-
+

Победивших нет - стр. 2

«Ключа в нём нет, и ты замёрзнешь здесь насмерть. Очень, очень скоро», – угольком мечется по замерзающему сознанию, мешает сосредоточиться. Он раскрывает сложенный вдвое листок. Буквы, напечатанные на машинке, смотрят на него, а он смотрит на них, но это ничего не даёт. Зрение у него отменное, но смысл просто не желает проявляться.

Зато в голове проявляется достаточно отчётливо: «Ты замёрзнешь насмерть. Эта комната станет твоей могилой. Ты умрёшь здесь». И ещё: «Читай, сука. Читай. Только это тебя спасёт. Соберись и прочти это сраное письмо!»

И он читает.


Твоё время, первый.

Тебе выпала честь стать моей первой симфонией – можешь не благодарить. Ты достаточно насладился, убивая свою подружку? Наверняка. Но удовольствие обошлось тебе слишком дёшево. Чаши весов не уравновешены. Знаешь, что ценнее всего? Гармония. Всего одна фальшивая нота в произведении, и оно испорчено. Ты – эта фальшивая нота, лишняя деталь общества, ненужная и нарушающая всю гармонию. Не заслуживающая играть в оркестре жизни. Единственный шанс для тебя сыграть свою партию достойно – умереть.

Поздравляю, ты получил этот шанс.


Что? Что всё это значит?

Уже не так важно. Важно лишь то, что он умрёт. Умрёт здесь.

Руки, спина и живот совсем онемели. Скоро онемеют и ноги, потому что у него больше нет сил ими размахивать. Он не знает, сколько здесь градусов, уже не думает об этом. Лицо начинает покалывать. По нему текут слезы, оставляя холодные следы, которые почти сразу замерзают.

Он пытается успокоиться, сделать глубокий вдох, но не может – с трудом даётся даже обычное дыхание. Сердце существует где-то отдельно от него, он даже не может понять, бьётся ли оно вообще.

Он чувствует, что смертельно устал. Ему хочется закрыть глаза, но он боится, что уже никогда их не откроет. Он изо всех сил таращится в пол, потому что поднять голову и посмотреть куда-нибудь ещё он не может. Теперь он даже дышать не может – настолько мучительно вдыхать в себя этот ледяной воздух. Пальцы, всё ещё держащие письмо и конверт, почти смёрзшиеся с ними, разжимаются. Падая, конверт царапает его лицо своим острым уголком, он дёргается, и во всё тело вонзаются тысячи иголок.

Конверт с письмом пикируют на стерильной белизны кафель, и одновременно с этим холод окончательно завладевает его сердцем.

Симфония №2


Это из-за того, что он сделал. Он точно знал это. Никакой другой причины для происходящего быть не могло. Никакой другой причины для того, чтобы его туго стягивали грязные кожаные ремни. В собственной кровати, среди белого дня! Никакой другой причины для того, чтобы он выбился из сил, пытаясь звать на помощь склеенным ртом, ощущая запах и вкус клея глубоко в глотке.

Он чувствовал, что так легко не отделается. Они с адвокатом убедили всех, что это был несчастный случай, но он-то знал правду – сидеть бы ему пожизненно за то, что он сделал. Хорошо, у бедняги не было родственников, иначе те бы не отстали от него так просто, наверняка бы преследовали и добивались правосудия.

Или всё-таки были?

Очень туго. Может, если бы он не жировал так на холестериновом фастфуде и глазированных сырках, сейчас было бы не так больно. Ремни врезались в кожу, как ножи, держали крепко, не давали освободиться. Повернуться. Вырваться. Клей тоже был крепким. Наверное, супер-момент, подумал он, и истерично захихикал. Ну, должен был, но звуки, танцующие где-то во рту и никак не могущие выползти наружу, на истеричное хихиканье были не так уж и похожи.

Страница 2