Победителей не судят - стр. 3
– Чай пьешь? – прокричала Марина откуда-то из кухни.
– Пью.
– Тогда пей.
Касьянин пожал плечами и все в той же голубоватой пижаме пошлепал на кухню.
– Чем-то недоволен? – спросила жена.
– Возможно.
– Что же на этот раз? – Марина начинала заводиться тут же, едва услышав первые слова, которые, как ей казалось, задевали ее самолюбие.
– Ха, – хмыкнул Касьянин. – Если бы я знал…
– А кто же знает? – Марина не хотела упускать возможности обострить разговор и еще раз показать мужу если не его никчемность, то хотя бы бестолковость.
– И это мне неведомо, – беспомощно улыбнулся Касьянин.
– Знаешь что? Свое настроение будешь на работе показывать!
– И на работе тоже.
– Ну ты даешь, мужик! – Марина передернула плечом, некоторое время неподвижно смотрела в окно, и Касьянин видел, хорошо видел, как напряглись и побелели ее ноздри. И не возникло, нет, не возникло в нем ни малейшего желания успокоить жену, смягчить ее гнев, вообще как-то разрядить вдруг сгустившуюся в кухне атмосферу.
– Жизнь человеческая… – начал было Касьянин раздумчиво, наливая кипяток в чашку, но жена перебила его.
– Степан! – крикнула она в глубину квартиры. – Чай пьешь?
– Пью.
– Пельмени ешь?
– Ем.
– Сколько?
– Двенадцать.
– И мне двенадцать, – сказал Касьянин, хотя его никто об этом не спрашивал. – Так вот, жизнь человеческая – это яркий цветок на зеленом лугу…
– Пришел козел и съел! – закончила Марина мысль, которую Касьянин частенько высказывал за завтраком.
Степан молча сел к столу, придвинул к себе тарелку. Улучив момент, когда мать стояла, повернувшись к плите, легонько ткнул отца локтем в бок – держись, дескать. Касьянин в ответ толкнул сына под столом коленкой. Словно почувствовав что-то опасное для себя, Марина обернулась, подозрительно посмотрела на обоих, но лица отца и сына были совершенно непроницаемы, казалось, они даже не видели друг друга.
– Ну-ну, – сказала Марина, снова оборачиваясь к пельменям. – Про Яшку не забудьте.
Минут через сорок Касьянин, уже побритый и при галстуке, вышел на балкон. Солнце поднялось, выглянуло из-за соседнего дома, осветило двор. Яшка носился по траве, припадал на передние лапы, вскакивал, даже не пытаясь отбежать в сторону, – он прекрасно знал размер круга, который позволял ему описывать стальной тросик. Опершись на перила, Касьянин бездумно смотрел прямо перед собой, в сотни окон соседнего дома. В редакцию можно было не торопиться, он вообще мог прийти к обеду – надежные источники позволяли ему в течение часа собрать материал для нескольких заметок – где кого убили за прошедшую ночь, где кого изнасиловали, ограбили, подожгли, расстреляли… Но он не любил оставаться дома, это было тягостно.
Взяв рукоятку подъемного устройства, Касьянин вынул блокирующую щеколду и начал медленно вращать валик, выбирая свободно болтающийся тросик. Через несколько оборотов Яшка внизу почувствовал, что уже не может бегать легко и свободно. Он сразу присмирел, подполз к середине круга, по которому только что бегал, и, поскуливая сквозь зубы, прижался к траве. Тросик натянулся, Яшка оторвался от земли и, легонько раскачиваясь из стороны в сторону, начал медленно подниматься. Кто-то с балкона пятого или шестого этажа потрепал его за уши – Яшка еще нашел в себе силы благодарно махнуть хвостом.