Размер шрифта
-
+

Победа вопреки Сталину. Фронтовик против сталинистов - стр. 47

На фронте пьеса вызвала неоднозначную реакцию. «Смутила» неравнодушных, заставила задуматься обычно равнодушных. Многие растерялись, не знали, как впредь себя вести. Особенно политработники. Об этой растерянности, «смущении» правдиво рассказал писатель Павленко на страницах журнала «Октябрь» (1943 г.). Случайно в день, когда «Правда» стала печатать пьесу, он оказался на фронте в политотделе одной из дивизий. «Начальник политотдела, – пишет Павленко, – подняв голову от газетной полосы, растерянно сказал: «Скандальная история какая-то... Читали?» – и протянул мне газету. Я начал с передовой, но начальник политотдела, заметив это, торопливо прибавил: «Нет, нет, Вы в пьесу загляните...»

Растерянных оказалось много. Среди некоторых советских людей возник страх, предчувствие нового погрома в армии. Об этом свидетельствовали письма и отклики на пьесу в печати. Писатель оказался не из тех «смущенных». По его мнению, пьеса рождает смелость бороться со всем пережившим себя. «Она учит: кто не борется против старого – сам устарел и стал не нужен своему времени. Пьеса заставляет читателя, а еще больше зрителя, думать о том, что судьба Родины в его руках. Что одни и те же руки могут спасти или погубить ее». Примерно на таком уровне находилась вся официальная советская критика.

Лукавит писатель. Кто ответственен за военные просчеты? Он-то знал. Насколько я помню, за все сталинское время так называемая «свободная критика» была разрешена советским людям в первый и последний раз.

Как воспринял пьесу фронт

Докатилось эхо той «бури в стакане воды», как мы понимаем сегодня, спустя 60 лет, и до нашей дивизии. Где-то в начале 1943-го офицеров и политработников полкового звена собрали – услышать их мнение о пьесе «Фронт».

Открыл офицерский сбор комдив. Интересно бы узнать, что он сам думает о пьесе, за какого он героя? Не услышали. Генерал Поплавский предоставил слово Борисову – своему заместителю по политической части.

«Пьеса напечатана в газете «Правда», – честно и прямо сказал он, – а раз так, то, естественно, она отражает мнение Центрального Комитета партии. Но это не значит, что мы, фронтовики-коммунисты, не имеем права на собственное мнение и на свободные высказывания. Это и есть особенность данного момента. Главное политическое управление желает знать мнение фронтовиков о пьесе. Вам не следует опасаться упреков или осложнений по службе. Речь идет о судьбе страны. Чем скорее мы преодолеем недостатки в Красной Армии, о которых идет речь в пьесе, тем быстрее победим врага!»

Тон выступлений задал комиссар батальона Кирилл Акимович Кошман: «Не пьеса, а какое-то недоразумение. Посмотрите на наших комфронтами, командармов. Почти все они участвовали в Гражданской войне. «Академий не кончали», а кто из нас бросит в них камень? Что в них от горловщины? Ничего! Я не вижу никакого конфликта». (Справка: через полтора кода Кошман станет комиссаром полка. За храбрость и героизм при форсировании Немана ему присвоят звание Героя Советского Союза. После войны он закончит Военно-политическую академию и прослужит в армии до ухода в отставку.)

Попросил слово командир полка полковник Разумовский: «Я бы хотел спросить товарища драматурга вот о чем. Это что же, по вине Горлова все бежали в 41-м в подштанниках с границы? Генерал Павлов вроде из Огневых, воевал в Испании, Герой Советского Союза. Но он не смог удержать фронт. За это и поплатился. Спас бы положение в то время генерал-майор Огнев – сомневаюсь. В то же время пьеса заставляет задуматься над отжившим в армии. Мы нуждаемся в новых Полевых уставах, в перестройке всей системы связи, в более активном изучении боевого опыта».

Страница 47