По ту сторону рифта - стр. 29
В ту смену бодрствовали еще двое, которым и пришлось разгребать бардак. Измаил и…
– Э-э-э, но вы же говорили…
– Тварь!
Я вскакиваю и с размаху бью его по лицу. Десять секунд горя – и яростное отрицание, которого хватило бы на десять миллионов лет. Я чувствую, как подаются его зубы. Он падает на спину, глаза – большие, как линзы телескопа, губы уже заливает кровь.
– Вы говорили, я могу вернуться!.. – визжит он, отползая от меня подальше.
– Урод, он же был твоим отцом! Ты знал, ты был там! Он умер у тебя на глазах, а ты мне даже не сказал!
– Я… я…
– Почему ты не сказал мне, придурок? Это Шимп тебе велел солгать, да? Ты…
– Я думал, вы знаете! – кричит он. – Как вы могли не знать?!
Все бешенство вытекает из меня, как воздух через пробоину. Я бессильно опускаюсь на адапто-кресло и прячу лицо в ладонях.
– Это же есть в журнале, – хнычет он. – Там все есть. Никто ничего не скрывал. Как вы могли не знать?
– Я знала, – вяло отзываюсь я. – Точнее, я… я…
Точнее, я не знала, но ничего такого уж неожиданного тут нет на самом-то деле. Просто спустя какое-то время… перестаешь интересоваться.
Существуют правила.
– Вы даже не спрашивали, – тихонько произносит мой сын. – Как они там.
Я поднимаю голову. Дикс широко раскрытыми глазами пялится на меня с противоположного конца каюты, прислонившись к стене; он слишком напуган, чтобы прошмыгнуть мимо меня к двери.
– Что ты здесь делаешь? – устало выговариваю я. Его голос срывается. Ответить Диксу удается со второй попытки:
– Вы сказали, что я могу вернуться. Я выжег свой адаптер…
– Ты выжег свой адаптер.
Сглотнув, он кивает, потом вытирает кровь тыльной стороной ладони.
– Как к этому отнесся Шимп?
– Он… машина не возражала, – говорит Дикс, до того откровенно подлизываясь ко мне, что в этот миг я действительно готова поверить – может, он тут и вправду сам по себе.
– Значит, ты попросил у него разрешения. – Он хочет кивнуть, но у него все написано на лице. – Не надо пудрить мне мозги, Дикс.
– Вообще-то… он сам это и предложил.
– Понимаю.
– Чтобы мы могли поговорить, – добавляет Дикс.
– И о чем же ты хочешь поговорить?
Он утыкается взглядом в пол и пожимает плечами.
Я встаю и подхожу к нему. Он напрягается, но я качаю головой и развожу руками.
– Все нормально. Нормально.
Приваливаюсь спиной к стене и сползаю на пол, рядышком с ним.
Несколько минут мы просто сидим.
– Как же давно это случилось… – говорю я наконец.
Он недоуменно смотрит на меня. Что вообще означает «давно» в нашем-то случае? Я делаю еще одну попытку:
– Знаешь, говорят, будто такой вещи, как альтруизм, не существует.
Его глаза на мгновение стекленеют, затем в них вспыхивает паника; я догадываюсь, что он пытался запросить в системе определение и потерпел неудачу. То есть мы и в самом деле одни.
– Альтруизм, – начинаю объяснять я. – Бескорыстие. Когда расстаешься с чем-то сам, чтобы помочь другому. – Кажется, он понимает. – Говорят, будто любой бескорыстный поступок в конечном счете сводится к манипуляциям, родственному отбору, взаимным выгодам и тому подобным вещам, но это заблуждение. Я…
Закрываю глаза. Это трудней, чем я ожидала.
– Я была бы рада просто знать, что с Каем все нормально, что Конни в порядке. Даже если бы ничего от этого не выгадывала, если бы мне это чего-то стоило. Даже если б не оставалось ни единого шанса встретиться с ними еще хотя бы раз. За такое можно заплатить почти любую цену – лишь бы знать, что с ними все хорошо. Лишь бы