По ту сторону двери - стр. 3

Я услышала, как он позвонил в дверь бабы Маши, как неспеша ее дверь открылась. Он вежливо и жизнерадостно попросил разрешения позвонить. Голоса стихли, но я все еще их слышала. Время тянулось и тянулось. Наконец, раздались быстрые шаги, и Костя вновь появился в дверном проеме.

– Тетушка передала тебе пирожок, будешь? Вернее, их тут два: с капустой и с картошкой. Ты какие больше любишь? – он широко улыбался.

– С капустой, – пробормотала я и впервые осознала, что мой живот пуст, я с утра не ела.

– Вот черт! Я тоже. Но сегодня я, так и быть, уступлю его тебе, – он толкнул легонько дверь и в увеличившийся проем протянул мне пирожок. Я подползла ближе и взяла его в руки, тут же ощутив, насколько он горячий. – Да, он горячий, прости, не предупредил. Только со сковороды.

Костя легко опустился на пол и прислонился спиной к кромке двери, не позволяя ей закрыться и перекрывая собой вид внутрь квартиры. Я села у стены, в нескольких сантиметрах от него. Отсюда я могла уловить его запах: одеколон и сигареты. Он уже не пугал, но впустить его в квартиру я все еще не была готова.

– Твоя мама сказала, что будет через час. Просила тебя пойти к любой из бабушек и посидеть там, не переживать за квартиру. Она так и сказала: плевать на это барахло.

– Я никуда не пойду, – твердо ответила я.

– Я так и подумал. Ты ведь уже взрослая и такая смелая. Ты сейчас хозяйка и отвечаешь за свой дом, – он помолчал, прожевывая пирожок. – Сколько тебе? Десять?

Я обиженно надулась.

– Двенадцать.

– Прости. Промахнулся, – ответил он. Я посмотрела на него, ожидая увидеть снисходительную усмешку, но он был абсолютно серьезен. – Ты невысокая и хрупкая для своего возраста, – он пожал плечами, извиняясь. Доев пирожок, он вытер руки о темные джинсы и повернул голову ко мне. – Как ты вообще?

Я удивленно подняла брови, не понимая о чем он.

– Сейчас?

– Ну и сейчас тоже. Хотя я вижу, что ты успокоилась уже, – он улыбнулся. – Даже не такая бледная стала. Пирожок пошел тебе на пользу. Если ты еще соберешь капусту со своих щек – возможно, наешься больше.

Я усердно стала тереть щеки, чувствуя, как жар ползет по моей шее вверх.

– Я спрашивал про последнее время. Я так понял, от вас батя ушел.

Мои руки замерли на щеках, пирожок встал посреди горла.

– Прости. Больная, наверное, тема. Хотя я был бы рад, если бы это тело покинуло наш дом, – Костя указал подбородком вниз. – Достал уже, – он провел ладонью по лицу, словно стирая эмоции. – А ваш чего? Нормально же все было. Хороший мужик, не пил, не гулял… – заметив выражение моего лица, он прикусил язык. – Понял. Молчу.

Молчал, однако, он не долго.

– Я вот тут думаю, я в этом году на слесаря заканчиваю учиться. Потом устроюсь на завод и попрошу комнату в общежитии. Мне уже семнадцать, никто слова поперек не скажет. Да и плевать всем. Мамку только жаль. Совсем сгинет она с ним. Все силы он из нее выпьет. И так она чахнет на глазах. Я б ее забрал отсюда, от него. Так она не хочет, все его жалеет, говорит, что он муж, что она должна быть с ним. Какой он муж?! Он даже не мужик уже, – лицо Кости скривилось в отвращении.

– Но ведь ты тоже пьешь! И куришь! – вырвалось у меня. И прозвучали эти слова так, как я их чувствовала: как страшные преступления, признаки плохого человека.

– Все замечаешь, – он усмехнулся. – Дурь это все. Это только правила игры: хочешь, чтобы с тобой считались – будь одним из них, будь круче, чем они. Это шелуха. Как вот эта куртка, например, или темные очки в любую погоду. Никого не волнует что у тебя под оберткой. Все оценивают глазами. В глазах этих божьих одуванчиков у подъезда я – сущий отморозок, готовый на все. Ведь я не учусь в школе, я курю и выпиваю во дворе с парнями, не прячась. Я ругаюсь. И я могу побить любого, кто косо на меня глянет. У меня даже есть привод в милицию за драку, – язвительно добавил он. – А между прочим, эти же одуванчики бегут ко мне, когда надо что-то починить или перетащить, – он замолчал.