По тонкому льду - стр. 28

В коридоре послышался топот, а затем стук в дверь.

Я разрешил войти.

Двое санитаров с носилками вошли в комнату.

– Морг в вашем городе существует? – обратился к ним доктор.

– А как же без морга? – весело ответил один из санитаров.

– Отлично, – кивнул доктор. – Везите эту красавицу в морг. И я с вами. А вы где будете? – спросил он меня.

Я посоветовал Дим-Димычу поехать на вскрытие, а сам решил отправиться в районное отделение. На том и договорились.

Мертвую вынесли и уложили в машину. Доктор и Дим-Димыч залезли туда же. Машина побуксовала у ворот и выехала со двора.

Я отправился в райотделение, засел в кабинете Каменщикова и распорядился вызвать ко мне на допрос Кулькову и Мигалкина.

Нужно отдать справедливость работникам милиции, занимавшимся расследованием: они отнеслись к делу внимательно и добросовестно. В документах, которые лежали передо мною на столе, можно было найти все, вплоть до мелочей: время прибытия в комнату, расположение окон и дверей, мебели, положение мертвой. В отчете осмотра я нашел ответы на все элементарные вопросы, предусмотренные расследованием. Большое внимание было уделено отысканию следов преступления, отпечаткам пальцев. В папке лежало много фотоснимков и карт с уже обработанными пальцевыми следами.

В материалах не было, однако, самого главного – указаний на то, кто же такая убитая и кто ее убийца.

Скрывать нечего: меня охватило состояние внутренней растерянности. Что же делать? С чего мне начинать? Как опознать убитую? Что мне дадут пальцевые оттиски? Зачем я вызвал Кулькову и Мигалкина, которые уже подробно допрошены и с показаниями которых я уже познакомился? Не ошибается ли Хоботов, утверждая до вскрытия, что мы имеем дело с предумышленным убийством?

Мысли мои растекались, как ртуть. Я ощутил потрясающую беспомощность, от которой тоскливо сжималось сердце. Дело представлялось мне неразрешимой загадкой. В это время дверь открылась и вошел Безродный.

– Здравствуйте, товарищ лейтенант! – сухо и официально приветствовал он меня.

Я встал.

– Здравствуйте, товарищ старший лейтенант!

Безродный обвел нетерпеливым взглядом комнату, снял с себя шинель, шапку (он был в форме) и, пододвинув к горящей печи стул, сел на него.

Он молчал, потирая озябшие руки, и смотрел, как в открытом жерле печи перегорают и с легким шуршанием распадаются березовые поленья.

Странное дело! Скажу откровенно: приезд Геннадия обрадовал меня. Тут, видно, сказалась застарелая болезнь, свойственная многим людям, – скрытое преклонение перед начальством. Страдал, оказывается, этим недугом в известной мере и я. Мне думалось: Геннадий не лейтенант, а старший лейтенант, не начальник отделения, а начальник отдела. То, что для меня составляет непреодолимую трудность, для него, возможно, пустяк. Значит, в нем есть что-то такое, что позволяет ему руководить большим коллективом. А Дим-Димыч и я не замечаем у него этого самого «что-то такое». Наконец, его терпят и держат в занимаемой должности. Значит, он оправдывает себя, значит, он умнее и способнее, чем мы думаем. Если я не вижу звена, за которое сейчас следует ухватиться, то он, возможно, увидит. Большому кораблю – большое плавание…

После продолжительного молчания Геннадий повернулся ко мне и спросил:

– Как дела?

– Плохи.

– Где лейтенант Брагин?