По остывшим следам - стр. 14

Суд завершился, осужденных развезли по тюрьмам, но слухи вокруг закрытого дела продолжались. Многие говорили, что к краже святой иконы причастны японцы. Хотели, мол, подорвать русский дух и получить перевес в войне. Какая связь между кузнецом из Екатеринославской губернии и японским генштабом – этих людей не интересовало. Еще больше досталось старообрядцам. В первую очередь обвиняли поморское согласие[12], сильное в Казани. Кивали и на белокриницкое согласие, правящее в Москве. Многие вслух называли Рогожское кладбище как место, где спрятан образ Пресвятой Богородицы. Тем более что болтливая девочка Женя упоминала об этом. Похоже, что, кроме прокурора, в гибель иконы никто не поверил.

Лыков получил открытый лист за подписью Столыпина. Как тот и обещал, выражения в бумаге оказались сильные. Отдельно сыщику дали письмо военного министра к командующему войсками Казанского военного округа генералу Карассу. Но пояснили: дни Карасса на этом посту сочтены, и бумагу, возможно, придется переделывать. Тот не подписал ни одного смертного приговора по решению окружных военно-полевых судов. Террористы, которых безжалостно вешали по всей России, в Казани уходили от петли. Премьер-министр обратился к государю с требованием заменить мягкотелого генерала. Не время для жалости!

В дополнение к бумагам Алексей Николаевич получил тяжелый сверток с империалами. Пять тысяч рублей на расходы из личных сумм императора ему выдали золотом. Сыщик прикинул: если пропавший образ стоит миллион, то на его поиски августейшая семья готова потратить полпроцента от этой суммы. Негусто, особенно если от результата зависит судьба династии. Но пора было приступать к дознанию. И тут начались неожиданности.

Во-первых, оказалось, что Ананий Комов только что обратился к властям. Он заявил, что за двадцать тысяч готов указать место, где спрятан образ! Вор отбывал десятилетнюю каторгу в Александровском централе. Коллежский советник сказал своему помощнику:

– Ну, Сергей, сбылась твоя мечта.

– Какая? – удивился Азвестопуло.

– В Сибирь поедешь, на каторгу.

– А разве я об этом мечтал?

– Теперь не имеет значения, – усмехнулся Лыков. – Взрослый уже, «наган» носишь.

– Не «наган», а «маузер»! – по-детски обиделся грек.

– Тем более. А на каторге так и не был. Пора расширить кругозор! – И объяснил коллежскому секретарю задачу.

Тот полюбопытствовал:

– А вы куда? В Казань?

– Так точно.

– Но я с вами хочу!

Лыков ответил на этот раз серьезно:

– В казанском деле ты будешь мне помощником. Куда я без тебя? Но выпячивать твою роль перед начальством не стоит. Вдруг дознание не удастся?

– И что тогда?

– Тогда меня, возможно, пошлют исправником к черту на выселки. Хвосты коровам крутить. А может, не коровам, а северным оленям.

Азвестопуло возмутился:

– Не должно такого случиться! Любое дознание может кончиться неудачей. Это же сыск. Потом, что такое удача и что – неудача?

– Не забывай, с кем мы имеем дело. Для государыни успех – если я принесу ей икону в наволочке. Но ты же понимаешь, что это маловероятно.

– Да. А?..

– Понимаешь, вот и молчи, – не дал высказаться помощнику шеф. – Я исправником в Жиганске служить не буду, подам в отставку. Имение прокормит. А ты куда денешься, нищеброд?

Это было больное место Азвестопуло, и тот не нашел, что возразить.