По обе стороны Арбата, или Три дома Маргариты - стр. 46
Он умер 26 июня 1926 года.
Вот одно из предсмертных писем, оно адресовано Ивану Сытину.
«Глубокоуважаемый и дорогой Иван Дмитриевич!
С октября месяца по настоящее время я не покидаю постели… я молю Бога прикончить эту каторгу, – но доктора хлопочут зачем-то продлить это мучение.
Я ничего не могу есть, ослаб до того, что не могу сидеть – лежать еще хуже, у меня остались одни кости и пролежни, очевидно, я должен умереть голодной смертью…
У меня нет средств даже на лекарство, я состою на социальном обеспечении и получаю по ходатайству Наркома А.В. Луначарского высшую персональную пенсию – 75 рублей в месяц, мне 67 лет, жене столько же, дочь Екатерина Фёдоровна инвалид труда. на последние крохи я ей купил „Ундервуд“, но, как Вы, кажется, знаете, работы нигде нельзя достать. Жена не отходит от меня, и вот на эти 75 рублей я должен кормить четверых, платить за квартиру 2 червонца (газ, электричество и т. д.). Вы знаете, как я люблю работать, но нигде не могу заполучить таковую, и никто ничего не покупает; между тем я окружён несметными, по-моему, богатствами: моя коллекция картин, персидских миниатюр, библиотека – бесценны; около десяти инкунабул начала XV столетия, которые оценивают в сотни тысяч, никто не покупает. Все мои картины должны быть в музеях, офорты. оригинальная бронза, удивительная скульптура Конёнкова, Сомова, Полайоло, бюст Льва Толстого Н.А. Андреева, фарфор саксонский, Попова, вазы этрусские, Танагары Помпеи, керченских раскопок, венецианское зеркало (которое с пошлиной обошлось 1000 рублей, дают 15 руб.). Гобелен фламандский XVI столетия 5x4 ар., цена ему 3–4 тысячи – дают 200 рублей».
Покончив с перечислением произведений, умирающий пишет:
«Моя жена стара и немощна, дочь больна. и чем они будут существовать – я не знаю, нищенствовать при таких ценностях – это более чем недопустимо. Передайте все это в музеи, в рассрочку даже, но только чтобы они кормили жену, дочь и сына Льва Федоровича. <…>
Я строил всем: Морозовым, Рябушинским, фон Дервизам – и остался нищим. – Глупо, но я чист».
Семейный участок на Ваганькове приютил почти всех: и самого Шехтеля, и пережившую мужа на двенадцать лет Наталию Тимофеевну, обеих дочерей, сына и внучку, и даже зятя. Вот только младший сын не пожелал быть частью семейства Шехтель. Лев отказался от фамилии отца, потому что невозможно быть футуристом по фамилии Шехтель, ведь Шехтель – это модерн, и никак иначе.
Модерн как направление в художественных вузах Советской страны проходил и вскользь, как нечто буржуазное по духу и малоценное по сути; однако же построенные в этом стиле здания неплохо сохранились, занятые представительствами иностранных государств, над которыми не довлела необходимость оценивать красоту с идеологических позиций. Поэтому основная часть творений Шехтеля дошла до наших дней, и мы имеем возможность полюбоваться ими если не изнутри, то хотя бы снаружи.
Музея Шехтеля, равно как и музея модерна, пока не существует (правда, в цокольном этаже особняка Рябушинского несколько стендов посвящены творчеству создателя этого дома). Создать музей пыталась внучка архитектора, Марина Сергеевна Лазарева-Станищева, отдав этому много сил и времени. Её брат, популярный эстрадный артист Вадим Тонков, в амплуа комической старушки Вероники Маврикиевны известный самому Брежневу, в успех начинания не верил – и не ошибся: при их жизни музей так и не был создан, не существует его и в наши дни.