По метеоусловиям Таймыра - стр. 18
– Ну что ты раскис, – тихо сказала она и погладила его по голове.
От этой руки и голоса Ляхову вдруг стало жалко себя, впору расплакаться и уткнуться в пахнущую жаром печи женскую грудь, но он удержался. Встал, обхватил Татьяну за плечи, впился губами в её губы и долго не отпускал.
– Не надо, – наконец вырвалась она. – Устин и так что-то подозревает.
– Чёрт с ним, с твоим Устином, – как можно ласковее произнёс он. – Два года, а потом всё будет по-новому, всё, понимаешь… Уедем подальше, где никто нас не знает…
– Ладно, ладно, – грустно улыбнулась Татьяна. На щеках у неё появились ямочки, делавшие её похожей на девочку-десятиклассницу.
Ляхов почувствовал прилив нежности.
– За что это Устину такое богатство? – подумал он вслух.
– Не надо… Не говори о нём плохо.
– Да он у меня уже знаешь где?.. Не могу рядом с тобой его видеть, понимаешь, не могу!
– Он не виноват.
– Оставим этот разговор, – чувствуя, как опять возвращается злость, сказал Ляхов. – Пошёл я…
– Иди.
Поднявшись на буровую, Ляхов был неприятно удивлён: Коробов не только заменил канат, но и успел вычистить все ёмкости. Но винить себя за давешние мысли он не стал, увидя в этом негласный вызов ему, Ляхову.
Устина и Женьку он нашёл под навесом, где лежали мешки с солью, каустической содой для промывочной жидкости. Женька, забравшись на верхний ряд, дремал. Устин сидел внизу, привалившись спиной к мешкам, и, закрыв глаза, о чём-то думал.
– Лежишь? – Ляхов толкнул Женьку. – Не належался за день… Работать надо.
– Мы уж вроде начали, да бурилы всё нет и нет, затосковали без его командирского голоса, как кавалерийские кони…
Ляхов выжал из мужиков всё, сам вымотался до предела, но через четыре часа ванны были заполнены. Петухов, в очередной раз поднявшийся на буровую, только хмыкнул:
– Опасный ты человек, Ляхов, – то ли с неодобрением, то ли с завистью сказал он. – Когда захочешь, чёрт-те что можешь сделать…
– А ты не знал?.. Между прочим, я у тебя уже четвёртый год работаю.
– Знать-то знаю, да вот привыкнуть никак не могу.
– К тому, как я работаю?
– К тебе… Поужинайте, и пусть мужики отдохнут. Потом, пока светло, подчисти в тёмных углах, завтра начальство приезжает, а Коробов ночью, где посветлее, марафет наведёт. И подёргивай иногда, вдруг отлипнет, только не лихачь, видел ногу?
– Коробов варил?
– А что?
– Тогда не буду, жить хочу.
– Ну и договорились.
…После ужина Ляхов полчаса подёргал инструмент, но прихват был жёсткий, трубы поднимались сантиметров на двадцать, и, потеряв всякую надежду вырвать колонну, опасаясь тянуть посильнее – не веря ни в вышку, ни в канат, ни во всю эту железную оснастку – Ляхов подозвал Устина.
– Верховой где?
– Наверху был.
– Чо его на крыши тянет, вроде осень, не весна. – Попытался пошутить Ляхов. – Нечего ему там прохлаждаться, зови вниз и по очереди погоняйте, а я к мастеру схожу.
Устин покричал Женьку, но тот не отзывался, и Ляхов, уже спустившийся с буровой, полез наверх сам.
Женька спал, завернувшись в телогрейку.
Ляхов ткнул его сапогом, закипая злобой к человеку, которого он не смел тронуть, и не только не смел – боялся, а это было унизительно для него, Ляхова.
Женька вскочил на ноги, словно и не спал, полоснул Ляхова злым взглядом, но Ляхов уже не мог сдержаться, рванул его за плечо, пригнул к настилу.