По любви (сборник) - стр. 21
– Не надо! Не надо!! Не надо-о-о!!! – выкрикивала она.
Швед почесал затылок.
– Да, ну и кислятина! А может, и вправду, ну её? Чего связываться? Пусть сидит, воет.
– Помрёт же, – сказал я. – Опять захлебнётся. Дура глупая…
Мы её раздели до трусов. Она была без лифчика – маленькие острые груди блеснули по глазам, тут же спрятавшись в ознобе её рук. Стали отмывать кровь и грязь болотной водой. Даже в ссадинах, это было прекрасное женское тело – изящная талия, завершённая выступающей дугой позвоночника, ёжащиеся от холода хрупкие плечи, круглые детские коленки поджатых босых ног.
Стало совсем жалко её.
Я снял рубашку, оставшись в майке. Швед, глядя на меня и раздевшись до трусов, стащил с себя тренировочные штаны. Он почему-то всегда, даже летом, носил под брюками треники. Шплинт поднимал её безвольные руки и ноги. Ворочал. Оттирал. Надевал рубашку. Натягивал треники, затянув ей резинку на бёдрах потуже на узелок. Она плакала, как ребёнок, расклеив распухшие губы, и совершенно не сопротивлялась.
Подвязали растрепанные густые волосы обрывком шнурка из кед. Подсадили аккуратно Шплинту на закукорки. Он придерживал её за ноги. Холодные руки негаданной ноши болтались у него на груди.
Пошли дальше. Не доходя до станции, решили остановиться в старом полуразрушенном домике – небольшой летней дачке с огородиком под картошку, «законсервированной» на зиму маленьким навесным замком на ветхой дверце с облупившейся краской.
Свернули петли. Вошли в избушку и положили девушку на широкую трёхдосочную лавку, подложив ей под голову рюкзак с куревом вместо подушки. В избёнке ничего, кроме стола и лавки, из мебели не было.
Пьяная знакомица свернулась на крашеной лавке калачиком и заснула.
Хотелось жрать. Животы у всех уже урчали от голода. Даже курево не спасало.
– Ну чего, пацаны, кто пойдёт за хавчиком на станцию? Я бабки даю, – предложил Швед, вытаскивая из кармана брюк наворованную в киоске мелочишку. – Три полтинничка, я думаю, хватит. Плюс десюнчики. Хватит затариться. Там магазинчик есть железнодорожный продуктовый. Купить надо килек в томате, хлеба и заварки с сахаром. Ужик, кидайте жребий со Шплинтом. Я остаюсь.
Кинули Жребий на спичках. Вышло идти Шплинту. Он взял деньги и пошёл по насыпи в сторону станции со странным русским названием Кобельки, которая была следующей после нашей ограбленной Горловки. Дело было к полудню. Яркое солнце расплескалось по золотым листьям деревьев. День обещал быть погожим и тёплым. Я немного проводил его вдоль насыпи. Подождали, пока промчится мимо нас очередной поезд, на этот раз товарный, и я попросил Шплинта:
– Зелёнки там спроси у кого-нибудь. Надо её помазать. И на ноги ей сопри чего-нибудь. Не таскать же её вечно на себе. Пойдёт сама, – без надежды бубнил я ему под ухо.
– Попробую.
Шплинт ушёл. Как потом рассказывал, долго брёл вдоль насыпи, покуривая, пока перед глазами не открылись первые станционные домишки. У одного из них на пороге перед дверью увидал какие-то старушечьи опорки. Забежал через калитку, схватил и сунул за пазуху. Побежал по улице в поисках магазина. Никто его не зацепил взглядом. Про магазин Шплинту рассказывать было неинтересно. Там ведь пришлось всё покупать за деньги…
А мы со Шведом стали разводить костёр. Благо лес рядом. Сухих ёлок на каждом шагу сколько хочешь.