По лезвию бритвы - стр. 26

– У тебя еще хватило наглости, сосунок, заявиться в наш квартал, не спросив положенного разрешения.

Я стоял молча. Даже ребенком я сознавал всю нелепость пустой болтовни, что предшествует драке. Почему бы сразу не перейти к делу?

– Тебе нечего мне сказать?

Предводитель повернулся к своим, словно пораженный моей неучтивостью, затем нанес мне удар сбоку по голове, и я полетел на землю. Я лежал в ожидании побоев. Я знал, что сейчас меня начнут избивать. Я слишком привык к этому, чтобы рассуждать о несправедливости мира, слишком привык, чтобы оказать сопротивление, и мог только истекать кровью. Парень ударил меня ногой в висок, и в глазах помутнело. Я не кричал. Наверное, у меня просто не было на это сил.

Должно быть, мое молчание сильнее разозлило его, и внезапно он бросился на меня, колени прижали мою грудь к земле, рука сдавила мне шею.

– Ублюдок! Мерзкий ублюдок!

Я слышал, как издали доносились возгласы спутников моего мучителя, пытавшихся образумить его, однако их старания не имели успеха. Я пробовал оказать сопротивление, но он снова ударил меня по лицу, прекратив мои робкие попытки самозащиты.

Я лежал на земле, его локоть давил мне на горло, мир бешено вращался вокруг меня, кровавая каша облепила язык, и мне уже казалось, что вот-вот за мной придет смерть. Но смерть долго не шла. На мое счастье, у Той, Которая Ожидает За Пределами Всего Сущего, вероятно, были какие-то дела в Низком городе в том году, а я был еще совсем ребенком. За такую незначительную оплошность ее можно было простить, тем более теперь, когда она явилась исправить ошибку.

Свет начал меркнуть.

Мои уши наполнились шумом, похожим на рев водопада.

Затем моя рука нащупала что-то твердое и тяжелое, и я занес камень над головой мальчишки и ударил его. Груз, сдавивший мне шею, ослаб, а я бил снова и снова, пока не оказался верхом на противнике. Я слышал крики, его и свои, но продолжал наносить удары, а потом кричал уже только я.

В тишине я поднялся над телом подростка, и его друзья больше не заливались смехом. Теперь они смотрели на меня так, как никто никогда еще не смотрел на меня, и, хотя их было двое и они были выше меня, оба боязливо попятились а затем обратились в бегство. Глядя им в след, я понял, что мне понравилось выражение страха, которое я видел в их глазах, и был доволен собой. И если ради такого пришлось немного запачкать руки в липкой мозговой жиже, не беда, всего лишь малая цена победы – совсем даже и не цена.

Дикий ураган смеха подкатил из утробы к горлу, и я изрыгнул его в окружающий мир.

Я проснулся с тяжестью в груди и сдавленным, частым дыханием. Поднялся с кровати и привел сердце в нормальный ритм, считая удары: раз-два, раз-два. Рассвет почти наступил. Я оделся и спустился вниз.

В пивной царила тишина. Наши клиенты разошлись по домам, чтобы поколотить жен или проспаться. Я опустился на стул у крайнего стола в ряду и несколько минут просидел в темноте, затем направился в заднюю комнату.

Поленья в печи догорели до углей, и в комнате было холодно. На полу возле очага стояла стопка неиспользованного постельного белья. Никаких следов пребывания здесь бездомного мальчика не было.

Я вышел за дверь «Пьяного графа» и прислонился к стене, скручивая сигарету дрожащими от холода руками. До наступления утра оставалось еще несколько минут, и в предрассветных сумерках город казался серым, словно в дыму. Промозглость осени вызвала во мне кашель, и его громкий грохот прокатился эхом по пустым улицам. Я прикурил сигарету, чтобы успокоить его. Где-то вдали петух пропел зорьку.