По грехам нашим - стр. 51
Он вычитывал утренние и вечерние молитвы и даже пытался постичь их сердцем. Бывал на службах в храме…
И вот такая занятость как будто изменила даже походку – задумался человек.
Калюжный продолжал заботиться о подопечном. Они не только созванивались, но в свободные дни встречались для бесед, что оказывалось ценнее прочитанного, потому что давались практические ответы на вопросы.
За неделю до экзаменов, без предупреждения, Павел Осипович заехал в гости. Был он добро расположен, много шутил, улыбался и с удовольствием пил зелёный чай. Говорили больше не об экзаменах, а о порядке и установках в семинарии, в частности, во время экзаменов, о том, как воспринимать всё это.
Илья был скован, больше слушал. Правда, иногда он тоже улыбался, как если бы что-то коротко вдохновляло его.
– Ты, Илья Борисович, главное, не робей и не пытайся кого-либо обойти, что-то утаить, что-то переиначить, представить себя выше, каков ты на самом деле есть. Люди там духовно опытные, иногда простоватые, но насквозь просветят. Лучше что-то не так сказать, но искренне… Помню, перед экзаменами пришёл я к духовнику – это обязательная процедура: чернец в годах, сутулый. Глянул из-под себя и спрашивает: «Молитвы-то вечерние вычитываешь…» «Да, – говорю, – вычитываю». А он посмеивается и головой покачивает. «И ночью, – спрашивает, – читаешь, как Иоанн Златоуст. Не так ли?» И понял я, что смеётся он над моей похвальбой… «Нет, – говорю, – не читаю. И с вечера засиживаюсь за книгами, так что перед сном и голова не соображает. Прочту иной раз «Отче наш…» да «В руце Твои…», – и упаду как в пропасть…» «Так, так», – говорит и посмеивается…
И экзамены сдают от начала и до конца – все. Оценок не объявляют, не отсеивают как в вузах. По окончании список зачисленных вывешивают – и всё. Могут и с двойкой по какому-то предмету зачислить, если сочтут достойным…
Калюжный хрустел вафлями, сам подогревал кипяток, подваривал чай… Красивый, с пронизывающим умным взглядом, он отдыхал и как будто забавлялся во время отдыха… Но иногда лицо его становилось суровым. И тогда у Илья с языка готово было сорваться: «Всяк человек – ложь». Но Калюжный с чашкой чая в руке уже улыбался и вновь говорил то забавные, то поучительные слова.
– И никогда, Илья Борисович, в общежитии не стремись устроиться получше других, съесть повкуснее, от послушания увильнуть – не получится, лишь себе во вред…
Не подумай, что там монастырь – монастырь сам по себе. Семинария, академия – учебные заведения при монастыре, но устав и в учебных заведениях «чёрный». И это хорошо… Одно угнетает – туристы, проходной двор.
С первых дней привыкай к режиму, к традициям. Бытовые условия тяжёлые, «кабинет» один, общий, без перегородок, да и вся жизнь семинариста-бурсака тяжёлая, зато в будущем к любым условиям легко приспособиться…
И скрывать не надо. Знаешь язык – так и говори: знаю… Почему решил в семинарию? Понять, духовно обогатиться. По способностям послужить церкви Христовой…
– Смогу ли я со всем этим справиться? И надо ли мне всё это? – неожиданно с горькой усмешкой спросил Илья. То ли у самого себя спросил, то ли у Павла Осиповича.
– Об этом тебе решать и знать, – после затяжной паузы ответил профессор. – Одно не забывай – это ведь не смена религий, не поклонение Деннице. Скорее уж, поиск утраченного рая, но не в образе коммунизма, которому и наши предки поработали куда как усердно. Так что, если рассудить: намеченный путь – путь к свету… А в общем, Бог даровал человеку свободу выбора, человек волен.