По грехам нашим - стр. 43
– Курильщики – а таковые имеются! – курите здесь. Выпивохи – таковые все! – распечатывайте по содержанию и вкусу. Словом, и всё остальное – сидячий фуршет, – улыбаясь, предварила Рута Яковлевна. А, склонившись, шепнула мужу: – Усади Илюшу рядом.
Что бы она ни говорила, навстречу ей улыбались – и муж, и гости. А ведь была она внешне немощная, вялая, с вечной печалью и тоской в глазах. Но её любили, потому что верили – и она любит всех. Да и люди – свои, у каждого насиженное место за этим гостеприимным столом.
– Вы, Рута Яковлевна, что-то сегодня сникли, – улыбаясь, говорил коллега-искусствовед профессор Особин, – так вот я и думаю: открою покрепче – напою хозяйку, и станем мы весёленькие и довольные.
Был Особин невысокого роста, тучный, выпивоха, добряк и умница.
– Да уж, пожалуй, знаю, Виктор Николаевич, с вами не закиснешь. Вы вот что скажите мне: искусствоведение – дело мужское?
– Скажу, почему же, только для начала горлышко промочу… Пятнадцать лет вместе работаем – пора бы и понять. – И Особин сосредоточился на бутылке с упрямой пробкой.
А тем временем философ Солодин, приютившись к «пятиязычной» Леночке Козловской, так и распускал павлиний хвост, так по-французски и наслаждался, а сорокалетняя Леночка уже организовала закусочку и теперь, щурясь, выбирала по вкусу винцо, зная, что крепкое Солодин не употребляет.
Два доктора, биолог Яровой и химик Ледякин, вольготно устроившись на старомодном резном диване, для начала дегустировали что-то из маленьких баночек. Обоим было за пятьдесят, и на здоровье они не жаловались.
– А что с Илюшкой, уже? – поинтересовался Ледякин. – Или шутки гения?
– Моисей Казбекович, что-нибудь попроще! Хо-хо…
– Одно могу сказать: юноша отменно одарённый. Я вёл его и наблюдал в университете – и говорю с ответственностью: всё для него слишком просто. Но это возрастное…
– Не дать опустить руки, – подвёл черту Яровой, и Ледякин в знак согласия качнул головой.
Илья с улыбкой изучал гостей, хотя все они были давно знакомы.
Сестра Татьяна ушла к себе в комнату от излишней суеты, чтобы сосредоточиться и решить, стоит ли сегодня заводить разговор с Особиным о дальнейшем обогащении кандидатской…
Словом, все шевелились на своих местах, переговаривались, о чём-то думали и рассуждали, не задаваясь делом, ради которого и призваны.
Выпили по рюмочке винца, началась вялая необязательная перекличка, когда вопрошают в неопределённость, но ответ с одной из сторон получают.
– А Танечка, я вам доложу, защитилась очень даже достойно. – Виктор Николаевич причмокнул губами. – Даже, как руководитель, я доволен – главное, без дураков…
– А вьюноша, значит, решил, минуя аспирантуру?.. И так бывает: нет-нет – и доктор! – Яровой вяло посмеивался, он и не надеялся на ответ. Но ответил Борис Аврамович:
– Нет, Михаил Львович, так не бывает. Точнее, может быть и так, но если и подумать не успел, а крыло самолёта или пенициллин уже на столе. А когда ничего, так ничего и не будет.
– А что делать, если слишком… чтобы идти в аспирантуру?
– Заняться тем, чего не достаёт, – спокойно ответил профессор Калюжный. И наверно потому, что так это уверенно было сказано, все обратились в его сторону, помня, что с Калюжным нечто подобное уже давно происходило.
– А что, вполне, вполне, – щурясь сладенько, отозвалась Козловская. – Я всю молодость нацеливалась в юристы, а заблудилась в языках…