По грехам нашим - стр. 31
– Христос Бог, а я человек – пытаюсь и стараюсь…
Перешли к покаянию, но и тогда Щербатов не повёл первым речь, но упрямо ждал вопросов отца Михаила, и отвечал на них неопределённо и косвенно, искусно прикрываясь необязательными словами и фразами. Казалось, он не дрогнул, не смутился, и душа его пребывала в состоянии откровения. Протоиерей понимал и видел это и удивлялся, насколько же «человек ложь». Он не знал о его партийной принадлежности в прошлом, однако уверенно сказал:
– Вот вы были и комсомольцем, и членом партии, следовательно, воинственным атеистом – боролись с православием, как с пережитком прошлого. Не так ли?
И на этот раз Щербатов не смутился:
– Да, жил по уставу и по совести. Читал лекции по научному атеизму. Таковы были условия жизни.
– И как вы думаете: после крещения и принятия православия в образе Святой, Соборной и апостольской церкви сможете и способны ли выступать с лекциями против коммунистического атеизма?
– Я до сих пор член КПРФ, так что, согласовав вопрос с секретарём парторганизации, смог бы, наверно, и против атеизма читать лекции, естественно, подготовившись. Сейчас партия не выступает против религии.
– Но ведь основное положение идеологии коммунизма – война с Богом.
– Я так не считаю – всё зависит от обстоятельств… Да и поздно мне говорить о возможности и невозможности, когда времени отведено до сентября.
– Это так, но вы веруете, что при духовном обновлении вы можете избавиться от своего недуга?
И на мгновение задумался Щербатов…
– Это уже от меня не зависит. Я могу только надеяться.
«Единственно искренний ответ», – подумал отец Михаил.
И крестили Щербатова с погружением – во Имя Отца и Сына и Святого Духа. И отстоял он позднюю Литургию, и причастился Христовых Таинств, но когда вышли из храма, идти он буквально не мог и попросил такси.
В Покровский женский монастырь к Матронушке собрались лишь на третий день после крещения. Всё это время Щербатов недомогал, его преследовали характерные боли, и к целой таблетке он начал прибавлять ещё четвертинку. Наташа уходила в монастырь одна. А он вновь как будто раздваивался: оставаясь один в комнате или в квартире, бодрствовал, но только появлялась Наташа или надо было идти на люди, кукожился, как будто обвисал, пришаркивал ногами, не замечая того, и в таком состоянии ему становилось легче, хотя и безнадёжнее – Щербатов как будто прощался с миром… Был он доволен собой, как вёл себя во время крещения, не ударил в грязь лицом, потому что в душе своей считал это формальностью – главное впереди. И теперь, обдумывая, какие слова, какие заклинания произнесёт перед гробом или над гробом праведной целительницы, он запомнил, что обращаться к ней следует – Святая праведная Матрона. А потом уж говори, что на сердце ляжет – выдумывать не надо, помни, зачем пришёл.
В то же время Наташа наседала на крестника, принуждая читать молитвы перед принятием пищи и после принятия – и вот это Щербатого раздражало, казалось унизительным. Он всякий раз оговаривался:
– Не привык…
Вечером за чаем и в дороге Наташа напоминала, что это за монастырь Покровский и что за храмы в стенах его, чем замечателен и памятен монастырь за свои без малого четыреста лет существования. Щербатов слушал, но не слышал её. Слух прорезался лишь тогда, когда рассказ напоминал о чудесах Матронушки, которая и свои-то годы прожила в тяжёлом недуге и конечно же в печали. Узнал он и легенду, что к ней в годы войны приходил за прорицанием товарищ Сталин – это вдохновляло. А вот святой прорицательницу Щербатов и представить не мог.