По грехам нашим - стр. 15
А тогда как-то скоро и забыли о случившемся: знали, что убийцу судили, дали срок, а что потом, как потом – и узнать не пытались. Помнилось одно: убит комсомолец и за него надо воздать активной пропагандой.
В воспоминаниях Щербатов настолько ушел в себя, что и не слышал, о чем продолжала говорить Анна, а она говорила и говорила о своём незабвенном Серёже.
– Всё-то в нутриях у него отшибли и на десять годков в каталажку отправили. Да только скоро и актировали, домой отпустили. Так что, слава богу, дома три месяца и умирал, дома и отпели и схоронили честь по чести. Всё хоть рядом на могилку сходить, а теперича и в церкви панихиду заказать, и на Пасху, и в любой день побывать на могилочке… Только говорят, ликвидировать кладбище будут – перезахороним. А как же иначе…
– Как же иначе, – повторил Щербатов, – иначе и нельзя. На этом месте промышленное предприятие возведём…
– На костях, – тихо подвела итог Анна. – Не оставлять же на поругание.
– Да… При капитализме всё возможно. Только жизнь, она идёт вперед безостановочно, не поспеваем за ней…
Анна печально усмехнулась:
– Бежим, только штаны спадают…
– А ведь я засиделся! – спохватился Щербатов. – Мне ведь пора…
– Пора, так пора. С богом… Да, бишь, ни тогда, ни теперь Наташе об этом я не говорила.
– О чём?!
– Да что к тебе на приём ходила и что помню тебя. Зря-то ведь болтать – чирей на языке вскочит.
– Оно, конечно, может и вскочить, – приговаривая, Щербатов быстро оделся, рассеянно простился и ушёл.
«Страдает человек», – провожая его взглядом, подумала Анна Ивановна.
Щербатов не страдал, Щербатов думал, а вот о чем – однозначно он не ответил бы. Задумался он о себе, о своём завтрашнем дне и о муже Анны, отце Наташи, и о том, к чему и зачем этот весь жизненный базар – и многое ещё плутало в его мыслях, в чем он и не пытался разобраться. И всё-таки, прежде всего ни о жене, ни о дочери, но о себе, как будто они вечны, а он – нет. Ведь что-то надо предпринимать, не ждать же в служебном кабинете своего безвременного конца – ну хотя бы ещё лет двадцать!..
И вот в таком состоянии произошло с ним затмение: все, казалось бы, думал, всё, казалось бы, шёл, а очнулся на том же кладбище – стоял он перед могилой отца Наташи… Щербатов вздрогнул, тихо выругался матом и поспешно оглянулся по сторонам – не видит ли кто? Нет, на кладбище никого не было, а тишину нарушал лишь скрипучий говор оголенных деревьев с ветром; и где-то как будто хлябала доска. Мокрые опавшие листья припали к могилам.
Щербатов прикрыл глаза, скрипнул зубами, мельком вспомнив, как берёг он свои зубы – нет вставных, и тихо простонал. Он даже не пытался объяснить, почему он здесь оказался – какая разница, почему и где?
Стоял одиноко человек перед чужой могилой и решал подсознательно вопрос продления собственной жизни: оставаться в служебном кабинете или уйти раз и навсегда? Даже в его положении, оказалось, принять такое решение непросто.
Всем разумом своим он воспринял и понял, что осталось совсем мало до последней черты, меньше года – и будет отправлен на пиршество… подземелья. И перед осознанием этого всё блекло: и семья, и работа, и политические забрала, и всё-всё на этой живой земле. Одна оставалась ценность – он сам. И эта ценность перед крахом. Именно тогда Щербатов прочно уяснил: скоро умрёт – до этого не верил.