По дороге в вечность - стр. 26
Встаю, запихиваю руки в карманы своей черной куртки, потом коленом задвигаю стул.
– Ты что, уже уходишь?
– Представь себе.
Натали тоже встает.
– По-моему, я узнал достаточно.
– Только, пожалуйста, не говори…
– Пойми меня правильно. – Я машу рукой. – Я благодарен тебе за информацию. Но если Кэмрин спросит, я скажу, что встречался с тобой наедине и ты рассказала мне все, о чем я и так знал. Не жди, что я скрою от Кэмрин эту встречу.
Лицо Натали вытягивается.
– По крайней мере, честно, – говорит она, подхватывая сумочку. – Кэм может расстроиться. Потому я и попросила тебя промолчать. И на меня она сильно разозлится. Но вот это меня ничуть не волнует.
Я киваю. На этот раз я верю Натали.
Когда Кэмрин с матерью возвращаются от гинеколога, я сижу в гостиной и смотрю телевизор. Ожидая, что сейчас в гостиную войдет ее мать, я невольно сажусь прямо. Если честно, в этом доме я чувствую себя неловко. Кладу на дубовый кофейный столик пульт от телевизора и поднимаюсь, чтобы встретить Кэмрин.
– И как все прошло?
Стою в неловкой позе и задаю дурацкие вопросы. Все здесь идет как-то не так. Терпеть не могу эту скованность. Надо скорее искать квартиру. Может, на время перебраться в отель.
Кэмрин подходит ко мне. У нее теплеют глаза.
– Все прошло замечательно, – говорит она, чмокая меня в щеку. – Получила то, что мне нужно. А чем ты занимался? Держу пари, катался на моей машине и выглядел чертовски сексуальным. Крутой парень за рулем авто эпохи «Нью Эйдж». – Она награждает меня полуулыбкой.
Мать Кэмрин тоже улыбается, стоя у дочери за спиной. Потом быстро уходит на кухню. У ее матери «тихая улыбка», о которой Кэмрин говорила мне утром. Улыбка, скрывающая вопль: «Она такая ранимая!» или «Я так волнуюсь за вас обоих!». Начинаю понимать, почему Кэмрин ненавидит материнскую улыбку.
– Ты не угадала. Я почти не катался. Зато выдержал пятнадцатиминутную встречу с Шензи[6] в «Старбаксе».
– С Шензи?
– С Натали, – поясняю я, улыбаясь и качая головой. – Она захотела встретиться и поговорить о тебе. Она всерьез обеспокоена твоим состоянием.
Рассерженная Кэмрин уходит из гостиной в свою комнату. Я иду следом.
– Представляю, чего она тебе наплела, – бросает мне Кэмрин. Сумочка и пакет с покупками летят на кровать. – Меня до чертиков злит, что она встречается с тобой за моей спиной.
– Наверное, мне не стоило ездить на эту встречу, – говорю я, встав у двери. – Но она настаивала. Если честно, мне стало любопытно. Захотелось узнать, что же такого она расскажет.
– И что ты вынес из ее рассказа? – спрашивает Кэмрин, поворачиваясь ко мне.
Чувствуется, Кэмрин встревожена, отчего в ее тоне появляется яд.
– Только то, что жизнь выдавала тебе по полной и…
Кэмрин вскидывает руку и недовольно качает головой:
– Эндрю, пожалуйста, выслушай меня. – Она подходит и берет меня за руки. – Прошлое – это прошлое. Но сейчас я больше всего страдаю от вашей нескончаемой тревоги за меня. Утром мы с тобой уже говорили об этом. А теперь посмотри на меня.
Я послушно смотрю на нее. Можно подумать, меня об этом надо просить!
– Я что, реву днями напролет?
«Нет», – мысленно отвечаю я.
– Сколько раз за эту неделю ты видел, как я улыбаюсь?
Много, даже очень много.
– Ты слышал от меня хоть одну жалобу? Или по мне можно сказать, что я убита горем?