По дорогам Империи - стр. 5
– Иди, иди, подговорщик, – деловито проворчала сестрица, напустив на себя взрослости. – Вот вечно он тебя во всякую всячину втягивает. Не любит его мать, говорит, что он бедовый и дурной, а ты вечно с ним таскаешься, как малёк с Мурайкой нашей, и всегда по шеям потом получаешь.
Взрывник непонимающе посмотрел на девочку, та наиграно тяжко вздохнула со словами:
– Ну, что ж с тобой, болезным-то, поделать.
Анята уселась рядом на ступеньку.
– Мурайка, – начала она просвещать братца, – это домашняя животина, плаксунья, она же нава, потому как голову затуманить может, и глаза у неё печальные, но ты не обольщайся, морду её не тронь, иначе руку отъест, и моргнуть не успеешь. Не любят они, когда им морду трогаешь. А вон, гляди, тётка Арна свою плаксунью гонит, значит, скоро и мамка придёт с нашей дурой.
Взрывник вытянул шею, но роста, всё равно, не хватило, и тогда он, держась за перила, поднялся на слабые, ещё непослушные ноги.
Переселиться в новое тело – полбеды, попробуй ещё научись им управлять: всё происходит, как у младенца, с самого начала. Ходить мальчика учили всей семьёй.
По узкой улочке шествовала… корова. Почти корова. Уши длинные, как у спаниеля, широкие, рога здоровенные, острые, угрожающе направлены вперёд, морда гораздо шире коровьей и плоская у носа, как крокодилья с торчащими вперёд нижними клыками, видать, в пасти не поместились, а глаза большие, овальные, на полморды и такие несчастные, что так и захотелось пожалеть, погладить бедное животное именно по морде, даже несмотря на зубки, потому как эта единственная часть тела была покрыта шерстью, а не шипами и костяными наростами. Хвост у «коровы» извивался, как змея, и на конце виднелся шип с зазубриной. Удар таким оружием гарантированно нанизывал жертву без шансов вырваться. Зад, как у бегемота, брюхо знатное, а вот копыта вроде как и не изменились, но с такого расстояния видно плохо. Как доить этот бронированный «молокоход», мальчик даже и представить побоялся.
Вскоре на улице появилась ещё одна и ещё. Животные шли спокойно, мерно покачивая широкими боками, а рядом их сопровождали женщины с корзинами, висящими на ремнях, как рюкзак, только на груди. Время от времени погонщицы брали из корзин и кидали им какие-то овощи. «Коровы» ловили подачки, как собаки, на лету, не сбавляя шага, пережёвывали с отрешённым, несчастным видом.
– Чего это они им кидают такое?
– Морковку.
– А зачем?
– А как иначе их в стойла загонишь? Да и молоко чтоб не горчило, тоже полезно. Морковка-то, она дикой не бывает, только в огородах, а огороды – за забором. Плаксуньи, знаешь, как любят её. Они-то и приручились, наверное, только из-за морковки этой, да картофли с семянником. Люди им вкусные овощи и крышу от непогоды, дождь плаксуньи не любят, а особо грозы боятся. В стойле им хорошо, спокойно, да и зимой не так голодают, сено жрут да зерно, а не одно мясо, как дикие. А людям за эту заботу они молоко дают, иные и добычей делятся, это уже как приучишь, да и от характера навки зависит.
– Подожди, как это – мясо жрут? Какой добычей? – опешил Взрывник от таких новостей.
– Своей, естественно, какой ещё. Или ты думаешь, что люди за них ещё и охотиться будут? – усмехнулась девочка. – Ну, уж нет, это они пусть сами делают.
– Они что, хищники?