По дорогам Империи - стр. 1

1. Глава 1

Первый вдох самый тяжёлый, будто пакет из синтетики на голове: вдыхаешь, вдыхаешь, а нечто незримое, тонкое не даёт вздохнуть свободно, заграждает путь воздуху. Паника и тревога враз заполнили рассудок, заставив повторять попытку снова и снова, пока наконец-то не прорвало преграду. Кислород ворвался в лёгкие, заполняя их и обжигая болью. Яркой, нестерпимой, острой, но такой оживляющей. Выдох принёс неимоверное облегчение, блаженство, больше ничего не хотелось, но вновь нарастающая боль заставила сделать новый вдох, чтобы обновить блаженный миг.

Вдох – выдох, вдох – выдох… я дышу… я… а кто – я? Какая тяжесть… будто плитой придавило всё тело… плитой. Точно, плитой, бетонной. Ася… Алёнка… Батя… Ба-а-атя-а-а?!

Взрывнику казалось, что он кричит во всё горло, но с губ бледного мальчишки сорвался лишь слабый стон.

– Сынок? – прозвучал дрожащий женский голос на гране слышимости, эхом прозвучал, словно из бочки. – Сыночек! – и грудь придавило ещё сильнее, что-то мягкое, тёплое и вздрагивающее.

Запах, такой знакомый, родной… мама… Мама? Откуда мама? Какая мама?

Мысли все смешались в одну кашу, выдавая картинки знакомых и незнакомых людей, короткие кадры, связанные с этой женщиной, которую подсознание упорно считало родной матерью, и с той, казалось бы, уже напрочь забытой жизнью.

Мгновенно в голове подростка промчался яркий калейдоскоп живейших воспоминаний из обоих миров…

Он, Котов Артемий, одиннадцати лет от роду, сирота, детдомовец, волею судьбы попавший в совершенно иной мир, где выживают лишь сильнейшие и счастливчики, где жизнь человека ни стоит и ломаного гроша. В тот раз ему повезло, он умудрился выжить в жуткой мясорубке, обзавёлся семьёй, друзьями и новым именем Взрывник, получил опыт выживания в одиночку и сражения с мутантами. Люди, принявшие его в свою семью, обучали мальчика военному ремеслу, потому как без этих навыков и знаний было не выжить в суровых условиях нового мира. Но судьбе показалось мало тех испытаний, через которые пришлось пройти мальчишке, и она решила ещё немного поиграться с ним, убив его там и воскресив тут. Воскресив, неизвестно где «тут», даже в другом теле, в теле умершего минуту назад двойника.

«Нет, я точно не знаю её, – думал мальчик, копошась в своих воспоминаниях, – но чувствую, что люблю эту женщину всем сердцем. Остаточная память занятого тела? Да, скорее всего. Тем более, меня предупреждали, что такое возможно», – вспомнил он наставления учёных перед переносом души.

– Уйди, дура! – раздался грубый мужской бас и снова так знакомый.

Память тела услужливо показала зверообразного бородатого верзилу со смутно знакомым лицом.

– Воздуху, воздуху дай ему! Отлипни!

И тут же тяжесть практически исчезла. Дышать стало легче, лёгкие болели заметно меньше. Привыкли, почти.

В нос ударил запах перегара и пота. Губ коснулось что-то твёрдое, холодное: – «Сталь? Лезвие ножа? Да, похоже, и запах характерный…»

– Дышит, – дрогнул бас. – Точно, дышит, – повторил он уже более уверенно. – Кхе-х! Моё семя не сломить! Ну, что ты встала, как вкопанная, воды подай быстрее!

Торопливые шаги удалились, послышались возня и грохот посуды, что-то упало, разбилось, плеснуло водой, и, поспешно шлёпая явно босыми ногами, шаги вернулись обратно. Широкая ладонь бережно приподняла голову, и сухих губ мальчишки коснулся край посудины, по горлу потекла прохладная, живительная влага.

О, как же хорошо… Вода… какая же она вкусная…

Попытался открыть глаза.

«Нет, пока не могу, сил не хватает, очень тяжело… устал… как же хочется спать…»

Засыпая, на остатках сознания Взрывник услышал грохот и всплеск, но он уже не видел, как в комнату вошла девочка лет двенадцати и, выронив деревянный таз с водой и лоскутом ткани для обмывания тела, заскулила на одной ноте, зажимая рот обеими ладошками. В спину ей ткнулась вторая, такая же на вид девочка, шедшая следом с опущенной головой и сложенным саваном в руках. Вытаращив из-за плеча сестры большие синие глазищи, она, не веря тому, что видит, наблюдала, как отец поит умершего брата, а мать, комкая руками передник, стоит рядом, покачиваясь и обливаясь слезами, с глуповатой улыбкой на лице.

***

Инала сидела на полу у лежанки спящего сына, поджав под себя истоптанные за её нелёгкую деревенскую жизнь босые ноги, по привычке прикрыв их краем серой самотканой юбки. Голова была настолько тяжела, что всё время клонилась вбок, и так хотелось уложить её хоть как, хоть куда-нибудь, лишь бы на чуток сомкнуть свинцовые веки, уже третьи сутки не знавшие отдыха. Сон так и окутывал крыльями, тянул в мягкий омут, но женщина держала тёплую руку своего воскресшего чада и боялась уснуть. Она опасалась, что, задремав, вдруг проснётся и обнаружит своего мальчика холодным, безжизненным телом. Нет, она не допустит этого вновь, и если воскрешение – лишь чудесный сон, то она будет охранять его, пока хватит сил. Уже двое суток, как он спит, изредка просыпаясь, в бреду произнося странные слова и незнакомые имена, и снова засыпая. В эти краткие моменты она успевала влить в него немного тёплого бульона, сменить подстилки и напоить ключевой водой из Священного источника. Всё хозяйство она переложила на хрупкие плечи своих юных дочерей, которым и двенадцати-то ещё нет, но они умницы, справляются и даже уговаривали мать лечь отдохнуть, обещая глаз с Калина не спускать. Но где там, разве она могла такое себе позволить.